"Андрей Воронин и Максим Гарин. Закон против тебя (Комбат) " - читать интересную книгу автора

раздражения, тем более сильного, что ему очень хотелось выпить. Он даже
засунул руку в карман и без нужды перебрал бренчавшую там мелочь, которой
родное государство снабдило его на дорожку, хотя и без того знал, что денег
хватит только на билет до города.
Конечно, можно было остановиться и завязать разговор с аборигенами.
Они вошли бы в его положение и накапали с полстакана огненной воды, но это
была бы капля в море, да и забор зоны все еще был чересчур близко. В лагере
Прыщ чувствовал себя как дома, но возвращаться туда не спешил. Шлепая
сапогами по раскисшей осенней дороге, он живо представил себе, как это
могло бы быть: водка, одна занюханная горбушка на пятерых, пьяные
расспросы - кто такой, за что сидел, как кормят в лагере, - потом снова
водка, снова расспросы, шуточки, прибауточки, потом одна из бессмысленных и
диких ссор, до которых по пьяному делу он был великим охотником, драка,
поножовщина, ментовка, суд, снова зона и издевательски-приветливая улыбочка
кума: "А, Манохин, решил все-таки вернуться... Правильно, таким, как ты, на
воле делать нечего...".
- Вот хер тебе, - вслух пробормотал он, обращаясь к куму, который
находился приблизительно в пяти километрах отсюда и слышать его, увы, не
мог. - Козел ты вонючий!
Разрядившись в этой бессмысленной вспышке, он ускорил шаг, на ходу
выколупывая из мятой пачки "Севера" одну из трех оставшихся там папирос.
На затертом, исчирканном спичечном коробке красовалась реклама
какого-то коммерческого банка, и Прыщ криво ухмыльнулся, когда его взгляд
мимоходом упал на фирменный логотип, под которым размещалась надпись,
сулившая баснословные проценты.
Никаких конкретных планов на будущее у Василия Манохина не было, но
одно Прыщ знал наверняка: горбатиться он больше не станет ни на кого - ни
на коммунистов, ни на капиталистов, ни на демократов в галстуках. Это была
единственная четко оформленная мысль, гвоздем торчавшая посреди клубившейся
в его голове неопределенной мути, - Прыщ никогда не отличался выдающимися
мыслительными способностями, и обе ходки за проволоку, которыми он так
гордился в свои двадцать шесть лет, были совершены им как бы в тумане, в
полном соответствии с классической формулой: "Украл, выпил - в тюрьму".
Прокурор на суде обозвал его рецидивистом, чем Прыщ был весьма польщен.
Улица, по которой шел Манохин, пересекала железную дорогу. Прыщ
прошагал через переезд, где между гнилыми остатками положенных в качестве
настила шпал коварно поблескивали, поджидая неосторожного автолюбителя,
стальные рельсы, добрался до ближайшего переулка и повернул направо, почти
сразу очутившись в лесу. Слева проплыл последний завалившийся забор,
наполовину утонувший в вытоптанном, похожем на кучу рыбьих костей сухом
малиннике, справа мелькнул и исчез за частоколом сырых стволов какой-то
длинный барак, похожий на овощехранилище, и поселок кончился. Прыщ миновал
валявшийся в кустах на краю тропы огромный, тонны на четыре, ржавый
стальной бак и уверенно углубился в лес, ожесточенно дымя волглой
папиросой.
Тропа была широкая, хорошо утоптанная, слегка скользкая после
недавнего дождя. В лесу по-осеннему пахло грибной сыростью и прелыми
листьями. Ввиду скорого наступления зимы никакого птичьего пения здесь не
было и в помине, но Прыщ этого даже не заметил. Удалившись примерно на
километр от поселка, он встретил двоих солдат-срочников, шагавших со