"Томас Вулф. Паутина и скала" - читать интересную книгу автора

концов, с полным сознанием, что их одобрят все порядочные лю shy;ди, они
отобрали Джорджа у отца.
Мальчик был привязан к отцу, но Джойнеры сделали его од shy;ним из них.
И с тех пор по решению суда содержали.

Детство Джорджа Уэббера у приехавшей с гор родни было, не shy;смотря на
его жизнерадостность, тоскливым и мрачным. В сущ shy;ности, мальчик являлся
бедным родственником, приемышем. Жил он не в прекрасном новом доме вместе с
дядей Марком, а в маленьком, одноэтажном, деревянном, который собственноруч
shy;но срубил его дедушка Лафайет Джойнер, перебравшись сорок лет назад в
город. Стоял этот домик на одном участке с новым кирпичным домом Марка
Джойнера, справа и чуть в глубине, заслоненный и придавленный более
величественным строением.
Там сынишка Джона Уэббера и рос под приглядом старой, олицетворявшей
судьбу карги, тети Мэй, вековухи, старшей сестры ею матери, первой из детей
старого Лафайета. Родилась она за тридцать лет до Эмилии, ей шел седьмой
десяток, но подобно некоей ведьме, которая вечно пророчит беду, но никогда
не уми shy;рает, казалась нестареющей и бессмертной. Эта роковая старая
тетка, протяжные голоса Джойнеров постепенно воссоздавали мрачную картину
мира его матери, ее времени, всей вселенной джойнеровского клана, и они
постепенно, мрачно, со смутным, но потрясающем ужасом входили в память,
разум, душу мальчи shy;ка. Зимними вечерами, когда тетя Мэй хриплым,
монотонным голосом рассказывала истории при свете керосиновой лампы - в
дедовский коттедж так и не провели электричества - Джорджу слышались
давным-давно отзвучавшие в горах голоса, рев ветра, безутешная печаль
ушедших мартовских дней на изрытых колея shy;ми глинистых дорогах в унылых
холмах сто лет назад:
Кто-то давным-давно лежал мертвым в горной хижине. Сто shy;яла ночь.
Слышалось завывание мартовского ветра. Мальчик оказался в хижине. Грубые
половицы заскрипели под его ногами. Свет исходил только из печки от горящих
легким трепещущим пламенем смолистых сосновых дров, от крошащихся углей. У
стены на кровати лежал прикрытый простыней неизвестный мертвец. А возле
печки с трепещущим в ней огнем слышались протяжные, столетней давности
голоса Джойнеров. Джойнеры не могли умереть, они присутствовали при смерти
других, слов shy;но олицетворения рока или предсказания. И в комнате, где
сидел мальчик, внезапно появилось легкое пламя сосновых поленьев, трепещущее
отсветами на лицах Джойнеров, запахи камфоры и скипидара - некий тягучий,
мрачный ужас в кровоточащей па shy;мяти мальчика, которого он не мог
выразить словами.
И во множестве подобных картин, в каждой интонации тети Мэй,
рассказывающей о том, что видела и помнила, мальчик слышал давным-давно
отзвучавшие в горах голоса, видел быстро проплывающие по дикой местности
темные тени, прислушивал shy;ся к дикому ледяному отчаянию мартовских
ветров, завывающих в сухой траве горных полян за месяц до прихода весны.
Прошлое являлось ему зимними ночами в комнате с догорающим ками shy;ном,
летом - на веранде дедовского домика, где тетя Мэй сиде shy;ла с другими
старыми каргами, связанными с ней кровным род shy;ством, за нескончаемыми
историями смерти, рока, ужаса и давным-давно сгинувших в горах людей.
Являлось во всем, что они говорили и делали, в мрачном образе мира, из
которого они вышли, в чем-то давным-давно сгинувшем среди этих гор.