"Томас Вулф. Паутина и скала" - читать интересную книгу автора

нам и должны оставить нас в покое! Им не понять множества оттенков света и
погоды так, как нам; для них свет это просто свет, утро это утро, полдень -
полдень. Они не знают того, что приходит и уходит - как меняется освещение,
как преображается все вокруг; они не знают, как меняется яр shy;кость
солнца, как подобно мерцанию света меняется дух мужчи shy;ны. Да, они не
знают, не могут понять жизнь жизни, радость ра shy;дости, горе невыразимого
горя, вечность жизни в мгновении, не знают того, что меняется, когда
меняется свет, быстрого, исчеза shy;ющего, как ласточка налету, не знают
того, что приходит, уходит и никогда не может быть остановлено,
мучительности весны, пронзительности безгласного крика.
Им непонятны радость и ужас дня так, как их способны чув shy;ствовать
мы; им непонятно то, чего мы страшимся в этот после shy;полуденный час.
Для них этот свет просто свет, этот час быстро проходит; их помойный
дух не улавливает ужаса жаркого света после полудня. Они не понимают нашего
отвращения к жарким садам, не пони shy;мают, как наш дух тускнеет и никнет
при жарком свете. Не зна shy;ют, как нас покидает надежда, как улетает
радость при виде пес shy;трой неподвижности жаркого света на гортензиях,
вялости ши shy;роколиственных зарослей щавеля возле сарая. Не знают ужаса
ржавых жестянок, брошенных в мусорные кучи под забором; от shy;вращения к
пестрому, жаркому, неподвижному свету на рядах чахлой кукурузы; им неведома
безнадежная глубина тупой, оце shy;пенелой подавленности, которую в течение
часа может вызвать вид горячей грубой травы под солнцем и пробудить ужас в
наших душах.
Это какая-то вялая инертность, какая-то безнадежность на shy;дежды,
какая-то тупая, онемелая безжизненность жизни! Это все равно, что в три часа
смотреть в пруд с затхлой водой в тупой не shy;подвижности света, все равно,
что находиться там, где нет зеле shy;ни, прохлады, пения невидимых птиц, где
нет шума прохладных невидимых вод, нет звука хрустальной, пенящейся воды;
все рав shy;но, что находиться там, где нет золота, зелени и внезапного оча
shy;рования - если тебя в три часа зовут ради пустяковых цел.
Господи, могли бы мы выразить невыразимое, сказать неска shy;занное!
Могли бы мы просветить их окухоненные души открове shy;нием, тогда бы они
никогда не посылали нас заниматься пустя shy;ками в три часа.
Мы ненавидим глиняные насыпи после полудня, вид шлака, закопченые
поверхности, старые, обожженные солнцем дере shy;вянные дома, сортировочные
станции и раскаленные вагоны на путях.
Нам отвратительны вид бетонных стен, засиженных мухами окон грека,
земляничный ужас ряда теплых бутылок с содовой водой. В это время нас тошнит
от его горячей витрины, от жир shy;ного противня, который жарит и сочится
каким-то отвратитель shy;ным потом в полной неподвижности солнца. Нам
ненавистны ряд жирных сосисок, которые потеют и сочатся на этом непо
shy;движном противне, отвратительны сковородки, шипящие жаре shy;ным луком,
картофельным пюре и бифштексами. Нам противно смуглое лицо грека в
послеполуденном свете, крупные поры, из которых льется пот. Мы ненавидим
свет, сияющий в три часа на лигомобилях, ненавидим белый гипс, новые
оштукатуренные до shy;ма и большинство открытых мест без деревьев.
Нам в три часа нужны прохлада, влажность, тень; нужны ве shy;село
бегущие, переливающиеся золотом и зеленью прозрачные поды. Нужно спускаться
в прохладу бетонированных погребов. В три часа мы любим потемки с их
прохладными запахами, любим прохладные, темные, потаенные места. Любим