"Курт Воннегут. Мать Тьма" - читать интересную книгу автора

змея.
Фотография была помещена на обложке `Лайф' и чуть не получила
Пулитцеровскую премию.


Глава восьмая.
AUF WIEDERSEHEN...

Я не был повешен.
Я совершил государственную измену, преступления против человечности и
преступления против собственной совести, но до сего дня я оставался
безнаказанным.
Я остался безнаказанным потому, что в течение всей войны был
американским агентом. В моих радиопередачах содержалась закодированная
информация из Германии.
Код заключался в некоторой манерности речи, паузах, ударениях, в
покашливании и даже в запинках в определенных ключевых предложениях. Люди,
которых я никогда не видел, давали мне инструкции, сообщали, в каких фразах
радиопередачи следует употреблять эти приемы. Я до сих пор не знаю, какая
информация шла через меня. Судя по простоте большинства этих инструкций, я
сделал вывод, что даю ответы "да" или "нет" на вопросы, поставленные перед
шпионской службой. Иногда, как, например, во время подготовки к вторжению в
Нормандию, инструкции усложнялись, и мои интонации и дикция звучали так,
словно я на последней стадии двухсторонней пневмонии.
Такова была моя полезность в деле союзников.
И эта полезность спасла мне шею.
Меня обеспечили прикрытием. Я никогда не был официально признан
американским агентом, просто дело против меня по обвинению в измене
саботировали. Меня освободили на основании никогда не существовавших
документов о моем гражданстве, и мне помогли исчезнуть.
Я приехал в Нью-Йорк под вымышленным именем. Я, как говорится, начал
новую жизнь в моей крысиной мансарде с видом на уединенный садик.
Меня оставили в покое, настолько в покое, что через некоторое время я
смог вернуть свое собственное имя, и почти никто не подозревал, что я - тот
Говард У. Кемпбэлл-младший.
Время от времени в газетах и журналах я встречал свое имя, но не как
сколько-нибудь важной персоны, а как одного из длинного списка исчезнувших
военных преступников. Слухи обо мне появлялись то в Иране, то в Аргентине,
то в Ирландии... Говорили, что израильские агенты рыскают в поисках меня
повсюду.
Как бы то ни было, но ни один агент ни разу не постучал в мою дверь.
Никто не постучал в мою дверь, хотя на моем почтовом ящике каждый мог
прочесть Говард У. Кемпбэлл-младший.
Вплоть до самого конца моего пребывания в чистилище в Гринвич Вилледж
меня чуть было не обнаружили один-единственный раз, когда я обратился за
помощью к врачу-еврею в моем же доме. У меня нагноился палец.
Врача звали Абрахам Эпштейн. Он жил с матерью на третьем этаже. Они
только что въехали в наш дом.
Я назвал свое имя. Оно ничего не говорило ему, но что-то напомнило его
матери. Эпштейн был молод, он только что кончил медицинский факультет. Его