"Курт Воннегут. Судьбы хуже смерти. Биографический коллаж" - читать интересную книгу автора

художницей. (Я уже много раз приводил это ее высказывание: "Если у человека
талант, это еще не значит, что ему надо непременно найти применение".)
"Моя единственная сестра Алиса, - писал я опять-таки в "Архитектурном
дайджесте", - обладала значительным дарованием как художник и скульптор, но
почти им не воспользовалась. Алиса, блондинка шести футов ростом, с
платиновым отливом волос, как-то однажды похвасталась, что может на роликах
проехать по залам большого музея вроде Лувра, в котором не бывала, в который
не стремилась, а в итоге так и не попадет, - промчаться из зала в зал и при
этом безошибочно оценить все полотна, мимо которых катит. Сказала: еду по
мраморному полу, колесики вжик-вжик, и в голове так и щелкает - ага,
понятно, понятно, понятно.
Впоследствии я об этом рассказывал художникам, куда больше работавшим,
чем она, и куда более знаменитым, - так вот, все они говорили, что тоже
могут с первого взгляда - словно озарение какое-то наступило - оценить
полотно, которого никогда не видели. А если оценивать нечего, так и озарения
никакого не будет.
А еще я думаю про отца, который из всех сил старался стать живописцем,
когда Депрессия вынудила его раньше срока и без всякой на то охоты оставить
архитектуру. У него были причины оптимистически смотреть на свои перспективы
в этом новом деле, так как в первых эскизах его картины - и натюрморты, и
портреты, и пейзажи - свидетельствовали об озарении, да еще каком. Мама,
думая его ободрить, каждый раз повторяла: "Отлично начато, Курт. Осталось
только дописать". И после этого все у него шло насмарку. Вспоминаю портрет
Алекса, единственного его брата, служившего страховым агентом, - назывался
этот портрет "Особенный художник". Когда отец делал набросок, глаз и рука
подсказали ему несколько смелых мазков, которые передавали коечто очень
верное, в частности преследовавшее Алекса разочарование. Дядя Алекс был
выпускником Гарварда, ценил себя и предпочел бы заниматься литературой
вместо того, чтобы торговать страховыми полисами.
Когда отец докончил портрет, дядя Алекс исчез с него бесследно. Вместо
него на нас смотрела с картона подвыпившая, похотливая королева Виктория.
Просто ужас.
Я вот к чему: самый знаменитый губитель назавершен-ных шедевров, какого
только знает история, - тот "торговец из Порлока", который навеки лишил нас
дописанной до конца поэмы "Кубла Хан", лишив Сэмюэля Тейлора Колриджа
возможности сосредоточиться на ней. Но если бы нашелся кто- нибудь вроде
этого торговца и регулярно влезал к нам на чердак в Индианаполисе, где папа
в Депрессию творил, окруженный мертвенной тишиной, теперь об отце, возможно,
вспоминали бы как о неплохом художнике из Индианы - а также, позвольте
добавить, как о прекрасном главе семьи и отличном архитекторе.
Я даже скажу, что обычно такие вот вторжения посторонних идут во благо,
если произведение с толком начато. Сам я, когда читаю какой-нибудь роман,
смотрю фильм или пьесу, причем многие главы и сцены еще впереди, начинаю
слышать, как и у меня в голове щелкает: ага, понятно, понятно, понятно! - то
есть: ну, хватит, хватит, хватит. О Господи, ну не надо дальше! А когда сам
сочиняю роман или пьесу и готово примерно две трети, вдруг испытываю
ощущение, что поглупел и что мне легко, как будто все время плыл против
ветра на крохотной лодочке, а вот надо же, добрался- таки до дома.
То есть сделал все, что рассчитывал, а если повезет - даже больше, чем
рассчитывал, пускаясь в плавание.