"Курт Воннегут. Судьбы хуже смерти. Биографический коллаж" - читать интересную книгу автора

Курт Воннегут.

Судьбы хуже смерти.
Биографический коллаж


K.Vonnegut "Fates worse than death", 1991
Перевод: А.Зверев
Изд: 5 т. собрания сочинений, СП "Старт", Москва
OCR: Д.Соловьев



ПРЕДИСЛОВИЕ

На фотографии, сделанной Джил Кременц (моей женой), вы видите меня с
выдающимся немецким писателем Генрихом Беллем (который, как я, а также
Норман Мейлер, Джеймс Джонс и Гор Видал, был когда-то рядовым пехоты). Мы
осматриваем из окон туристского автобуса Стокгольм, куда нас пригласили в
1973 году на конгресс международной писательской организации ПЕН-клуб. Я
рассказал Беллю об одном немце, ветеране второй мировой войны (а теперь
плотнике, с которым я познакомился на мысе Код): он прострелил себе бедро,
чтобы не попасть на Восточный фронт, только рана затянулась еще до того, как
его доставили в госпиталь. (Дело шло к трибуналу и расстрелу, но Красная
Армия захватила этот госпиталь, взяв моего немца в плен.) А Белль говорит:
надо стрелять, приложив к телу буханку хлеба, тогда не остается следов
ожога. Вот поэтому мы и улыбаемся. (Шла война во Вьетнаме, и, уж будьте
уверены, многие из пехоты подумывали о самостреле, чтобы потом сказать -
мол, получил боевое ранение.)
Затем (посмеялись, и хватит) Белль заговорил вот о чем: после войны
французские писатели - Жан-Поль Сартр, Альбер Камю - приставали к
писателям-немцам:
"Вы должны рассказать, как все это было". (Все трое - и Белль, и Сартр,
и Камю - удостоились Нобелевской премии по литературе.) В 1984-м, за год до
смерти (в шестьдесят семь лет, а мне уже на год больше и курю я ничуть не
меньше) Белль пригласил меня участвовать с ним в диалоге о том, что значит
быть немцем, - нас записывало телевидение Би-би-си, а потом редактировало.
Большая честь! Белля я любил - и его самого, и написанные им книги. И я
согласился. А ничего из этой затеи не вышло - какие-то разговоры вокруг да
около, тоска и, главное, никчемность, хотя программу у нас время от времени
все еще повторяют, когда в запаснике не находится чего-нибудь получше. (Мы
вообще вроде упаковочной бумаги, в которую заворачивают стекляшки,
выделанные под брильянты, - чтобы не перебились в здоровенном ящике.) Я
спросил его: как вы думаете, какая самая опасная черта в немецком характере?
- и он сказал: "Мы люди послушные".
А вот самые последние слова, которые я от него слышал на этой земле (он
уже мог передвигаться только на костылях, но все равно дымил, как фабричная
труба, - шел холодный лондонский дождичек, подкатило такси, чтобы везти его
в аэропорт): "Ох, Курт, так все скверно, так скверно!" В нем чуть ли не в
последнем еще сохранялось присущее настоящим немцам чувство горечи и стыда