"Андрей Волос. Маскавская Мекка (роман)" - читать интересную книгу автора

стожки на опушках. Северный ветер трепал на них клочья полиэтилена. Тянулись
телеграфные столбы, безвольно опустившие до земли чахлые нитки проводов.
Мутное утреннее солнце спряталось в полосу тянущихся с востока низких туч, и
тут же все еще больше выцвело и помрачнело.
За деревней Козюкино переднее стекло покрылось редкими волдырями
капель. Когда свернули на проселок, дождь уже шел вовсю, и если остановиться
на минуту и заглушить мотор, можно было бы услышать его ровный шум.
Переваливаясь по лужам и все норовя, как побитая собака, пробраться
бочком мимо страшной тракторной колеи, в которой дождь пировал и пузырился,
машина доскреблась до околицы села Богато-Богачева и поползла мимо
покосившихся сараев и брошенных изб. Тут и там торчали из дырявых крыш
обрушившиеся стропилины. Кое-где и стены, подмытые морем бурого бурьяна,
раскатились и мирно догнивали на земле. Не было видно ни кошки, ни собаки,
только несколько ворон поднялись и, голодно покаркав, потянулись в сторону
леса...
Александра Васильевна вздохнула.
Голопольский район Верхневолоцкой области (которая, в свою очередь,
представляла собой приблизительно шестую часть территории края) лежал в
самом центре низкой болотистой местности. Что скажешь? Природа неброская,
однообразная. Все кругом поросло темным ельником или кочковато простирается
до самого горизонта. Доберешься до темнеющего вдалеке леса - глядь, снова
болото. Минуешь болото - начинается лес... за лесом сельцо лепится по
косогору... там опять болото... опять лесок... осиновая рощица... за рощей
деревенька на краю болотца, будь оно трижды неладно... Вязкое, долгое
пространство: его и меря мерила, и чудь чудила, и Мамай прошел, не
задержался, и швед ликовал на развалинах, и поляк хмуро озирал окрестности,
смекая, как бы ими теперь распорядиться, и немец в незапамятные времена два
года каркал, и даже эпоха Великого Слияния докатывалась сюда своими
тягучими, кровавыми волнами, - и где они все теперь? Нету.
Потому что если взять что-нибудь твердое, оформившееся всеми углами, да
треснуть по нему как следует, оно тут же бац! - и развалилось, только искры
напоследок посыпались. А, к примеру, тесто: его хоть бей, хоть режь -
никакого толку: слепил куски, и оно опять как ни в чем не бывало.
Вот и народец тут такой - вязкий, тягучий, никак его на хорошее дело не
наладишь...
А ведь как все славно можно было бы устроить!
Ей представилось вдруг Богато-Богачево совершенно иным: ярко дробилось
солнце на крепких железных крышах, реял флаг над сельсоветом, слышалось
издалека задорное пение возвращающихся с поля гумхозниц, шелестел под
колесами асфальт, сытный хлебный дух тянулся над селом... и гул благодарных
мужицких голосов накатывался в самые уши: "Вот спасибо, Александра
Васильевна! Вот спасибо!" - "Не за что, товарищи, не за что! Это долг
гумрати, а если гумрати - значит и мой". Сразу после этого она увидела себя
входящей в широкие двери обкома. Потом что-то мигнуло, и вот она снова
входила в двери, но в двери, по сравнению с которыми обкомовские выглядели
жалкой калиткой, - крайком!..
- Возрождать, возрождать деревню надо! - с горечью сказала Твердунина,
озирая дотлевающие следы человеческой деятельности.
Грязная дорога кое-как взобралась на пригорок. Витюша сбавил газ и
спросил обиженным голосом: