"Дмитрий Володихин. Половодье зноя ("Восход зимы" #1)" - читать интересную книгу автора

кусками пергамента - записывать деяния храбрых борцов Баб-Ану, обнаженные по
пояс барабанщики - подавать войскам сигналы. В отдалении переговаривались
командиры резервных отрядов в сияющих шлемах и дорогих одеждах - им
предстояло в нужный момент по мановению руки Халаша устремиться в гущу
сражения и добыть победу.
Между тремя лугалями было заключено соглашение: только один из них, а
именно тот, кому подошла очередь, командует войском и принимает все решения
на протяжении доли. Другие два знают обо всем важном, что происходит в эту
долю, подают ему советы, спорят с ним, однако всегда подчиняются его
приказам. Но лишь красавица Син стыдливо закроет свой лик, лугаль прежней
доли склонит голову перед лугалем новой доли.
Так вот, исход сегодняшнего дела и всего предприятия мятежных городов
полностью зависел от решительности и искусства Халаша ниппурского...
Лугаль обозрел равнину, черную от людей и приправленную искрами от
оружия, блистающего на солнце, - как густая темная похлебка бывает
приправлена маленькими ломтиками чеснока. Плохая, неплодородная земля.
Торговец Халаш оценил бы её очень низко: соляные проплешины тут и там,
глина... Чтобы поднять её потребовались бы усилия сотен крестьян и множество
солнечных кругов. Слева - канал, древнее которого нет на земле Иллуруду.
Столь широкий и столь глубокий, что кажется, будто прорыли его не люди, а
гораздо более могущественные существа. Начавшись в Баб-Аллоне, тянется он от
полноводного Еввав-Рата к славному городу Кишу, а оттуда ещё дальше - к
великой реке Тиххутри. Весной Еввав-Рат бесится, заливая все вокруг, и
Тиххутри спасает жителей этой земли, принимая в себя губительную силу
паводка. Даже цари бабаллонские не в силах чистить канал чаще, чем раз в
сорок восемь и два года - так он велик. Берег его зарос высоким тростником,
превратился в болото и приютил во множестве речных змей, чей яд убивает
долго, но наверняка. Справа - другой канал, гораздо уже и мельче, но зато
облицованный кирпичом, чистый. Строить царские мастера умеют, тут ничего не
скажешь...
Ан, к тебе обращаюсь, нас ты научишь так строить?
...На том берегу, за каналом, во множестве росли финиковые пальмы. В
поле колосился добрый ячмень... Месяц аярт, отметил про себя лугаль, скоро
можно будет собирать урожай, жалко, осыплется, пропадет... да что же тут
такого - пропадет? Это ведь не наше, это царское добро, пусть столица
скрипит зубами от голода, пусть встанет на колени, попросит лепешку с
отрубями, с травой пополам! Может, дадим. Не все же им из нас тянуть! А
все-таки жалко, очень жалко, хороший ячмень... Белые поля хлебной рати
перечеркнуты были черными клинками пожарищ. В прошлую долю конники жгли
тамошние поля. Выгорело, однако, немного. Погода стояла безветренная, а все
приканалье с той стороны разделено на небольшие участки маленькими
канальцами, отходившими от главного, и, дальше, просто канавами. Огонь никак
не желал перескакивать с участка на участок... Горелые и уцелевшие шесты
водочерпалок-даллим укоризненными перстами торчали на канальцах тут и там.
Как раз посередине, между двумя каналами белела пыльными колеями дорога
из Баб-Аллона в Киш. Там, вдалеке, за вражескими отрядами, над нею высился
безлесный холм. Там, наверное, тучи царских лучников, камнеметы, словом, вся
радость... Даже несведущему в военных делах человеку ясно: кто владеет
холмом, тот владеет сражением.
Тысячи пеших бойцов царя Доната III закрывали своими телами дорогу на