"Сергей Волков. Красный террор глазами очевидцев" - читать интересную книгу автора

Из киевских воспоминаний38

26 января (1918 г. - Ред.), утром, в город вступили большевики.
Они пробыли тогда в Киеве всего три недели, и тот первый лик
большевизма, который мы увидали за это короткое время, не был лишен
красочности и своеобразной демонической силы. Если теперь ретроспективно
сравнить это первое впечатление со всеми последующими, то в нем ярче всего
выступают черты удальства, подъема, смелости и какой-то жестокой
непреклонности. Это был именно тот большевизм, художественное воплощение
которого дал в своей поэме "Двенадцать" Александр Блок.
Последующие навыки и опыты подмешали к большевистской пугачевщине черты
фарисейства, рутины и всяческой фальши. Но тогда, в феврале 1918 г., она
предстала пред нами еще во всей своей молодой непосредственности.
Разумеется, и 26 января, когда стихла канонада и в город вступили
большевики, и в последующие дни нам было не до спокойных наблюдений и
параллелей. Эти первые дни были полны ужаса и крови. Большевики производили
систематическое избиение всех, кто имел какую-либо связь с украинской
армией, и особенно с офицерством. Произведенная незадолго пред тем
регистрация офицеров имела в этом отношении роковые последствия: многие
предъявляли большевикам свои регистрационные карточки, и это вело к
неминуемой гибели. Солдаты и матросы, увешанные пулеметными лентами и
ручными гранатами, ходили из дома в дом, производили обыски и уводили
военных. Во дворце, где расположился штаб, происходил краткий суд и тут же,
в царском саду, - расправа. Тысячи молодых офицеров погибли в эти дни.
Погибло также много военных врачей - между ними известный в городе хирург
Бочаров, который ехал на своей пролетке в госпиталь и показал остановившему
его солдату свою регистрационную карточку. Та же участь постигла доктора
Рахлиса, недавно только возвратившегося из австрийского плена и схваченного
таким же образом, когда он стоял на улице в какой-то очереди.
Тогда же был самочинно, гнусно и бессмысленно расстрелян Киевский
митрополит Владимир. Говорили также о расстреле генерала Н. И. Иванова,39 но
это оказалось мифом.
Открытых грабежей и реквизиций тогда, насколько я помню, еще не было.
Но были случаи вымогательств и шантажа под угрозою расстрела.
Во главе большевистских войск стоял тогда знаменитый полковник
Муравьев,40 участвовавший впоследствии в восстании эсеров и пустивший себе
пулю в лоб после его неудачи. При нем был известный кронштадтский матрос
Рошаль. Это были вполне подходящие главари для банды, которую представляла
собой завоевавшая нас армия, - жестокие и сокрушительные в отношении врагов,
строгие и деспотические в отношении своих подчиненных. Тотчас после своего
вступления в город, Муравьев призвал к себе представителей банков и
торгово-промышленного капитала и в самом разбойничьем тоне завел с ними речь
об уплате наложенной на город контрибуции. Вскоре после этого он уехал -
завоевывать Одессу.
В одном из своих приказов Муравьев писал, что большевистская армия "на
остриях своих штыков принесла с собой идеи социализма". Рафес ответил на
этот приказ очень смелой статьей под названием "Штыкократия". Это было тогда
возможно, так как некоторые остатки прессы существовали при этих "первых
большевиках" - сохранились "Последние Новости", украинские и еврейские
газеты. "Киевская Мысль" была не только закрыта, но в ее редакции и на ее