"Криста Вольф. Медея " - читать интересную книгу автора

гонор - каждым своим взглядом, каждым вальяжным движением они стараются
тебе внушить: да, есть на свете место, где человек может жить счастливо, и
только много позже я заметила, что они очень обижаются на того, кто посмеет
усомниться в этом их счастье. Но разве в этом сейчас дело, да что же это с
моей головой, мысли мечутся косяками, и почему же мне так трудно выудить из
косяка ту одну-единственную, которая мне нужна.
Счастье еще, что за царским столом меня усадили между моим другом
Леуконом, вторым астрономом царя, и Теламоном, ты, мама, его тоже, наверно,
помнишь, он тот из аргонавтов, что вместе с Ясоном пришел к нам во дворец,
когда их отряд высадился на побережье нашей Колхиды, так что скучать за
праздничной трапезой мне не пришлось, Леукон человек умный, я люблю с ним
побеседовать, мы друг другу приятны, а Теламон, хоть и неотесан, но
беззаветно предан мне с той нашей первой встречи в Колхиде, уже сколько лет,
я и со счета сбилась, в моем присутствии он старается

быть особенно остроумным, даже до непристойности, вот было смеху-то, а
я, решив со своего низкого места досадить царю, начала вести себя как
царевна, так ведь я царевна и есть, дочь царя и великой царицы, правда же,
мама? Так что мне не составило труда привлечь к себе всеобщее внимание, а
потом и почтение, даже со стороны заморских посланников из Ливии и с
островов Средиземного моря, Теламон мне подыгрывал, беднягу Ясона мы совсем
затравили, он разрывался между желанием угодить царю, от которого, впрочем,
все мы зависим, и своей ревностью, украдкой поднимал за меня бокал и
взглядами заклинал меня не заходить слишком далеко в моей гордыне, но едва
царь начинал очередную тираду, он вынужден был преданно смотреть ему в рот.
На нашем-то конце стола было очень весело, теперь я хорошо помню. Помню, как
оба моих спутника учинили из-за меня шутливый спор, помню, как Леукон,
рослый, стройный, хотя и немного неуклюж, голова яйцом, чудак, который умеет
по достоинству оценить шутку, но не умеет шутить, без тени улыбки начал
расписывать задиристому златокудрому Теламону мои способности
врачевательницы, а Теламон в ответ во всеуслышанье стал расхваливать мои
прелести, смуглая кожа, говорит, и смоль волос, как у всех нас, колхидцев,
этим я, мол, сразу покорила Ясона, да и его тоже, только что он против
Ясона, - тут он расчувствовался, как часто бывает с сильными мужчинами,
заговорил о моих "огненных очах", да ты его знаешь, мама, всякий раз, когда
я его вижу, мне вспоминается, как он возник у нас в дверях, а ты, прикрыв
ладонью рот, вскрикнула: "Ой!" - как мне показалось, то ли с испугом, то ли
с восхищением, и глаза твои при этом вспыхнули, а я вдруг заметила, что ты
совсем не старая еще женщина, и невольно подумала о нашем вечно хмуром,
кислом, подозрительном отце. Ах, мама. Я теперь тоже уже не молода, но все
еще необузданна, так коринфяне говорят, для них всякая женщина, если она
пробует жить своим умом, уже необузданная. А мне их коринфские жены
напоминают прирученных, тщательно выдрессированных домашних зверьков, они
смотрят на меня как на диковину, так что мы, трое весельчаков на нашем конце
стола, приковывали к себе завистливые и возмущенные взгляды всех придворных,
а еще умоляющие взоры бедняги Ясона, да что уж...
И зачем только я пошла за царицей, за этой женщиной, которую я, можно
считать, и не видела почти за все то время, что я в Коринфе? Окутанная
густой сетью жутких слухов, надежно укрытая неприступностью царственных
особ, она влачит свои дни и ночи в самой удаленной, самой древней части