"Габриэль Витткоп. Сон разума" - читать интересную книгу автора

Наблюдая сегодня после обеда, как она лакомится шоколадом, я внезапно
захотел стукнуть ее чашкой по зубам, чтобы увидеть возмущенное лицо в
коричневых пятнах. Между глотками она несла какой-то вздор, который
доносился приглушенно, издалека. Наверняка, так вещает сам Живот. Затем я
нервно рассмеялся и, не в силах остановиться, безудержно хохотал, как
гильотинированная голова, посте того как нож давно упал.

Незачем выяснять, осознавала ли Мадлен те чувства, что внушает Клеману,
жаловалась ли матери и советовалась ли со своим духовником. Это не имеет
никакого значения.

"...Беременность... паучья болезнь..." Это бодлеровское выражение
неожиданно всплывает в памяти, пока он возвращается вечером домой от
довольно красивой шлюхи и ее малолетнего ребенка - Венеры и Эрота,
недостойно перенесенных в пошлую остановку одного дома на улице Рима. В
голове проносятся органические образы, сначала поддающиеся расшифровке,
затем - нет, наконец, незнакомые ему фигуры, двойные фаллические формы,
например, соленогастр - паразитический гермафродит. Топот лошадей и грохот
колес аккомпанируют пляске красных силуэтов, трубчатых кораллов, дисков,
иннервированных лучами. На улице Вашингтона, где мелкий дождь оплетает
фонари коконами, Клеман вспоминает, что общая длина артерий, вен и
кровеносных сосудов человеческого организма составляет сто тысяч километров,
что примерно в два Раза превосходит длину экватора. В крипте неаполитанской
часовни Сансовино можно лицезреть два тела - точнее, две кровеносных
системы, фоссилизированных с помощью метода, который унес с собой в могилу
принц Раймондо ди Сангро: с тех пор ни один врач не сумел раскрыть этот
секрет. Спутанные, как неоформленные мысли. Спутанные, как лес мангровых
деревьев. Спутанные, хотя лишенные плоти и костей мужчина и беременная
женщина устремляют на посетителя стеклянный взор; два рыжих дерева, внутри
меньшего - некий коралл, шарик омелы, запутанный клубок; два увековеченных
пурпурных раба, - хуже чем с содранной кожей, - излучающих жалобную и
зловредную энергию.
В тот самый миг, когда Клеман заходит в лифт Штраль заканчивает
корректуру своего произведение о делении плацент на децидуальные и
адецидуальные по состоянию слизистой оболочки матки.

Во рту у него - постоянный привкус рвоты. Живот, на полненный липкими
агатами, синевато-красными массами и чавкающей жидкостью, внушает такую
жгучую ненависть, что Клеман тотчас выходит из комнаты лишь бы не оставаться
с ним наедине. В нем закипает желание ударить, убить - неудержимый порыв,
который он все же вынужден сдерживать. Он запирается в библиотеке и,
склонившись под опаловым абажуром неумело рисует шары, глобусы и грушевидные
округлости, а затем протыкает их пером, разрывая бумагу и яростно
разбрызгивая чернила.

В день, когда она упала, ее выкрики вызвали большой скандал, хотя люди
лишь приглушенно шушукались Тем не менее, это был негатив чуда, и все снова
заговорили - на ушко или прикрывая рукой рот, гримасничая и резко опуская
глаза. Та же притягательность священного или почти священного ужаса. Уже не