"Габриэль Витткоп. Некрофил " - читать интересную книгу автора

которое внушает мне серьезные опасения.

14 октября 19...
Этой ночью, пока я готовился упаковать девочку в пластиковый мешок,
чтобы пойти и бросить ее в Сену близ Севра, как я обычно делаю в подобных
случаях, она внезапно испустила полный отчаяния вздох. Долгий, болезненный
звук "С" как в слове "Севр", со свистом струился между ее зубами, как будто
она испытывала нестерпимую тоску оттого, что ее собираются бросить. Великая
жалость сдавила мне сердце. Получалось, что я не сумел воздать по
справедливости скромной и строптивой красоте этого ребенка. Я бросился на
нее и стал покрывать поцелуями, прося у нее прощения, словно неверный
любовник. Затем я принес из ванной комнаты щетку и принялся расчесывать ей
волосы, ставшие тусклыми и ломкими, натирать ее тело ароматическими
веществами. И уж не знаю, сколько раз я любил это дитя, пока от утреннего
света не побелели окна за спущенными шторами.

15 октября 19...
Дорога в Севр - это путь всякой плоти, и вздохи моей блюющей малютки
тут не помогут. Увы!

2 ноября 19...
День поминовения усопших. На Монпарнасском кладбище было восхитительное
серое утро. Огромная траурная толпа теснилась в аллеях среди хризантем, и у
воздуха был горький, пьянящий вкус любви. Эрос и Танатос. Думаем ли мы хоть
иногда о всех гениталиях, которые скрывает земля?
Быстро наступает вечер. И, хотя сегодня праздник поминовения усопших, я
не выйду из дома.
Я предаюсь воспоминаниям. Мне только исполнилось восемь лет. Ноябрьским
вечером, похожим на сегодняшний, меня оставили одного в моей комнате,
наполненной полумраком. Я был встревожен, потому что по дому все время
кто-то ходил, и я чувствовал, что все эти странные приходы и уходы,
таинственные перешептывания, были связаны с болезнью моей матери. Но сильнее
всего было ощущение, что меня забыли. Почему-то я не решался зажечь
электричество и сидел в немом страхе в полной темноте. Мне было скучно.
Чтобы развлечься и утешиться, я принялся расстегивать штанишки. Там я нашел
ту теплую и приятную вещицу, которая была со мной всегда. Уж не знаю, как
моей руке удалось найти нужные движения, но я очутился в омуте наслаждения,
из которого ничто в мире не могло бы меня вырвать. Я был бесконечно изумлен,
обнаружив такой источник удовольствия в своем собственном теле и поражен
тем, как мои размеры изменялись не представимым доселе образом. Я ускорил
движения, сладострастие мое все возрастало, но, в тот самый момент, когда
волна, родившаяся у меня внутри, готова была, казалось, затопить меня и
поднять над самим собой, в коридоре раздались быстрые шаги, резко открылась
дверь, хлынул яркий свет. Бледная, растерянная, на пороге комнаты стояла моя
бабушка, но волнение помешало ей разглядеть, чем я занимался. "Бедный
ребенок! Твоя мама умерла". Затем, схватив меня за руку, она потащила меня
за собой. Я был в матроске, достаточно длинной, чтобы скрыть гульфик,
который я не успел застегнуть.
Комната матери была полна народа, но погружена в полутьму. Я увидел
отца, который стоял на коленях у изголовья кровати и рыдал, зарывшись лицом