"Сергей Юльевич Витте. Царствование Николая Второго (Том 2) " - читать интересную книгу автора

министерство Горемыкина как-то спокойнее заседает и относится как-то более
сердечно и почтительно к резолюциям Его Величества. Вот вчера в совете
читались резолюции Государя с целым рядом указаний на различные статьи
закона и после заседания Горемыкин мне со слезами сказал, что он поражен
памятью и знанием Его Величества законов". Я сказал моему приятелю: "а вы
спросили барона, что, чиновник-сенатор Гарин делопроизводительствует ли до
сих пор при вице-Императоре Трепове или нет?"
Понятно, что Трепов, товарищ министра внутренних дел, петербургский
генерал-губернатор, начальник петербургского гарнизона, более или менее
официальный диктатор, значительно способствовавший к приведению внутреннего
состояния России в то положение, в котором она очутилась к концу 1905-го
года, оставив все эти официальные посты и в один прекрасный день переехавший
в аппартаменты, находящееся около покоев Его Величества, заняв по-видимому
скромное, не политическое положение дворцового коменданта, а в сущности
положение совершенно безответственного диктатора, род азиатского евнуха
европейского правителя, неотлучно находящегося при Его Величестве, еще
больше приобрел влияние нежели то, которым он пользовался до 17-го октября.
Вообще на всякого человека естественно может оказывать наибольшее
влияние тот, кто его чаще видит, кто при нем постоянно находится, в
особенности человек с столь наружными решительными аллюрами, которыми
отличался Трепов, но на людей слабовольных, у коих характер заменяется
упрямством, конечно, это влияние было подавляющее. К тому же вся охрана
Государя была в его распоряжении, необходимые суммы тоже в его
бесконтрольном распоряжении, все советы, прошенные и не прошенные, могли
исходить от него, он был посредником между всякими конфиденциальными
записками, подаваемыми на имя Его Величества, а Император Николай с самого
начала своего царствования оказался большим охотником до всяких
конфиденциальных и секретных записочек, а иногда и приемов.
Это у него своего рода страсть, явившаяся может быть из чувства забавы.
А тут еще в такое бурное время да при таком политическом столпе, как Трепов,
полицейском генерале свиты Его Величества, родившемся так сказать от полиции
и в полиции воспитавшемся. Понятно, что всякие проекты, критики, {71}
предположения начали сыпаться в новую главную полицейскую квартиру Его
Величества, а от Трепова зависло, что хотел - подать Государю, особенно
рекомендовать Царскому вниманию, а что хотел - смазать, как недостойное
Государева внимания. (Государю ведь действительно и без того столько
приходится читать.) А если записок и проектов на желательную тему, например,
такого содержания - как хорошо было бы такого то министра прогнать - нет, то
ведь всегда такую записку можно заказать и она будет прекрасно написана,
литературно и до слез патриотично.
Само собою разумеется, что при таком положении вещей, как только стало
ясным, что благодаря 17-му октября потрясенный трон укрепляется, что о
возможности Царской семье покинуть Poccию не может быть речи, что
интеллигентная часть общества впала в своего рода революционное опьянение не
от голода, холода, нищеты и всего того, что сопровождает жизнь
100-миллионного не привилегированного русского народа или, точнее говоря,
голодных подданных русского Царя и русской Державы, а в значительной степени
от умственной чесотки и либерального ожирения (Морозов, Набоков, князья
Долгоруковы, Пергамент и пр., и пр.), в то опьянение, которое страшно
испугало имущих и по непреложному закону вызвало страшную реакцию, когда