"Евгений Витковский. Штабс-капитан Янов ("Новый журнал", No 229, 2002, Нью-Йорк)" - читать интересную книгу автора

считавшего, что никакие бояре его на царство не выбирали, а прямо принял он
престол от своего родича Ивана Грозного, - над этой точкой зрения, впрочем,
кто только не потешался во время славного юбилея три года тому назад - перед
самой войной.
Старик тем временем доел котлетку, допил "квас", позвал стуком ножа
полового и спросил еще кофейник. Половой окинул его оценивающим взором, -
пьяным клиенту по военному времени быть совсем негоже - но свое мнение
составил, оказалось оно в пользу гостя, и кофейник появился, а половой
растаял в воздухе. Ниоткуда затем явился и кофий, - гороховый, правда, но
неплохой. Завтрак затягивался. Станислав Люцианович нынче все-таки не спал,
и беседа готова была тихо скончаться.
Но что-то в монологе старика, в разговоре о какой-то реставрации, когда
все кругом только и бубнят о революции, вдруг напомнило Станиславу
Люциановичу голос неизвестно куда девшегося минувшей весной петроградского
поэта Игоря Юрьева, человека безусловно одаренного, хотя порой и
невыносимого, в каждой строфе у него имелось от одного до пяти таких слов,
за которыми приходилось лезть в Брокгауза. Исчез он почти тогда же, когда
бедный Ли застрелился в Минске, украв револьвер из чужого стола. Память о
тех днях у Станислава Люциановича болезненно дремала, но и разговоры, и
интонации Юрьева вспомнились сразу. Лично знаком он с петроградцем не был,
один раз попал на его выступление в какой-то не самый почтенный салон,
обменялся пятью словами - и все; кроме того, оба поэтических сборника
рецензировал в "Утре России", находил у того дарование, но полагал, что все
это какая-то рифмованная геология, то есть область, равно бесполезная и
геологу, и поэту. Что и говорить, были эти стихи куда аполитичней
рассуждений штабс-капитана, но что-то общее тут имелось. Словно один и тот
же человек, прожив долгую жизнь, примирился и простил кому-то тяжкую обиду,
ибо удалилась от него эта обида в пространстве и во времени. Коль скоро
старик позволил себе уйти в литературные темы, Станислав Люцианович решил и
сам задать вопрос.
- Я, простите, могу ошибаться, но ваше лицо мне напоминает одного
человека. Его зовут Игорь Юрьев, он исчез из Петрограда весной, поэт был не
из последних... - Тут Станислав Люцианович душой покривил, но полагал, что
родственнику что-то такое все же услышать непременно полагается.
Штабс-капитан понимающе кивнул, выражая что-то вроде сдержанного
сочувствия.
- Игорь Юрьев... Нет, он не умер, не тревожьтесь. Он, знаете ли,
наследство получил в некотором роде... Вынужден был начать жить заново. Он
всегда мечтал о Париже, впрочем, в Париже тогда была война. Он мог мечтать и
о каком-нибудь другом городе... Вам с ним едва ли доведется свидеться,
уверяю вас, но тем не менее все с ним хорошо. Так мне кажется отчего-то.
Хотя я, если желаете, мог бы ему что-то передать, если у вас к нему
важное... Он ведь мой сравнительно близкий родственник, сын сестры моего
брата... сводного. Постойте, сколько же ему... весной... было лет? Родился в
пятьдесят восьмом, значит, до восемьдесят второго двадцать четыре, да еще
пятнадцать, тридцать девятый ему шел... Для поэта, конечно, уже многовато, а
вообще-то совсем еще молодой был тогда, и обстоятельства непреодолимые...
Старик что-то безнадежно путал в подсчетах: ни он сам, ни Юрьев в
пятьдесят восьмом году родиться никак не могли, старик был лет на двадцать
старше, исчезнувший Юрьев, напротив, лет на двадцать моложе. Речь старика