"Карл Витакер. Полночные размышления семейного терапевта " - читать интересную книгу автора

слух, а потом стало более или менее привычным, по крайней мере, для меня
самого.
Я начал яснее понимать, что бывают разные виды сумасшествия. Кого-то
сводят с ума, то есть его злокачественное одиночество является следствием
того, что его вытолкнули из семьи. Другие сходят с ума, как в случае
влюбленности, этих радостных, но и пугающих переживаний; то же самое
происходит и в психотерапии. (Иногда такое называют "психозом переноса" по
аналогии с "неврозом переноса".) Третьи ведут себя безумно: таковы
сумасшедшие действия человека, который когда-то однажды был болен и
возвращается к этому состоянию всякий раз при стрессе, хотя в то же время
его поведение отнюдь не является неконтролируемым. Он как ребенок, недавно
научившийся ходить: тот, когда спешит, встает на четвереньки и ползет, хотя
это и медленнее.
Есть и другие виды сумасшествия, например псевдосумасшествие ,
случающееся в социальных группах или на приеме у психотерапевта, или игра в
сумасшествие , в которую иногда играет терапевт с пациентом или пациент с
терапевтом. Один из характерных примеров псевдосумасшествия - молитва
некоторых сект "на языках".
За всеми этими концепциями стоит мое убеждение, что самая важная задача
для терапевта - беречь пространство своей жизни, свою личность, а также
отделить свою профессиональную роль от любительского энтузиазма, с которого
начиналась его карьера. Он должен работать не из любви к этой роли, а в силу
того, что такова его работа.
Я как собственный родитель
Последние годы меня все больше занимает рассказ о том, как Платона
попросили кратко выразить самую суть "Диалогов", и он, пребывая на смертном
одре, загадочно ответил: "Учиться умирать". Это представляется мне логичной
психотерапией. Постепенно я собрал свои попытки умертвить или, если хотите,
торжественно похоронить жившие в фантазии возвышенные мечтания и глубокие
разочарования. Например, мои прежние мечты о карьере администратора были
отчасти убиты десятью годами ответственного положения, отчасти задушены тем
годом, когда я был президентом Американской психиатрической ассоциации
(Френсис Харпер, который являлся тогда фактическим президентом, может это
понять). Переехав в Мэдисон, я заявил, что не хочу заниматься
администрированием. Это означало: "Я наконец-то убил фантазию, что могу
мыслить административно". С каждым из этих частичных самоубийств я получал
новую свободу полнее отдавать себя терапии и полнее быть самим собой.
В новой жизни в Мэдисоне я узнал парусники. Собрав нужное снаряжение,
начал мечтать о путешествии через Атлантический океан. Постепенно я осознал,
что необходимая тренировка навигационных навыков, время, деньги, - все это
не увязывается с моей работой и моими радостями жизни, и сначала мне стало
грустно. Позднее, когда я убедился, что могу принять эту смерть, с новой
свободой стал наслаждаться путешествиями на паруснике вместе с женой по
нашему озеру. Преодолев тоску, другими словами, превзойдя самоубийство
мечты, я стал больше радоваться жизни.
Еще более важные, но не поддающиеся описанию вещи постоянно происходят
между мною и семьями в моем частном офисе или в клинике. Родители, их
родители, братья и сестры, супруги, дети приходят и "заводят" мое
восприятие, порождают удовольствие, извлекают воспоминания о собственной
семье, по четырем поколениям которой я совершаю свое плавание.