"Марина Артуровна Вишневецкая. Вышел месяц из тумана " - читать интересную книгу автора

угла выскакивает Владик, ставит у его ног грузовичок без дверцы и убегает.
Немного кривое зеркало на стене вскидывает Сережины брови, а теперь
вытягивает глаза, а теперь снова делает умным лоб - как у папы, а потом
снова испуганно вытаращивает глаза. Папа вечером посмотрит в такие же вот,
сядет: "Что-то такое мой сын учудил?" - встанет, пойдет сигареты искать:
"Что же мой отпрыск отчубучил?" - сигарету в рот сунет, зажигалку потеряет:
"Мне пвосто не тевпится увнать, фем мой насведник..." - сядет наконец в
кресло, пламенем, как саблей, мелькнет: "Чем же это он удивил мир?" И так
затягиваться станет, что щеки наравне с дымом будут всасываться вовнутрь:
"Ну? Я жду!" - выкурит до самого фильтра, как гнилой желтый зуб, резко
вырвет изо рта, в железную пепельницу вдавит: "Мда, я был о тебе более
высокого мнения", - и дым волной метнется к желобку, которые у пепельницы по
углам, как от дождя на крыше.
- Каску поситай. Поситай! - Владик тянет его за штанину в комнату и
трясет пустой обложкой.
Смятая взрослая постель стоит в углу, как берлогово. И вдруг сзади -
чей-то взгляд. Господи ты, боже мой, тетенька почти без всего, и губы
блестят, как у Дианы, и календарь позапрошлогодний под ней.
- Поситай, ну?
- Я тебе сам расскажу - это я на уроке придумал. - И садятся на
постель, некуда больше. - Это не про войну, ты не думай. Это про жизнь.
Владик кивает.
- Жили-были в Африке обезьяны.
- Не ходите, дети, в Афлику гулять!
- Вот! А эти обезьяны пошли гулять и прямо туда пришли, где урановая
руда наружу из земли вылезает.
- В Афлике - голиллы!
- Вот эти гориллы как раз к урановой руде подошли и облучились,
понимаешь? И от этого поумнели и стали людьми. Факт!
Владик кивает. Такой маленький, а в сто раз умнее Маргоши!
- Теперь война, допустим. Я так и написал: допустим! А почему же нет?
Вон самолет летит: р-р-р! А вдруг он с атомной бомбой? Ды-ды-ды! Выу-ву!
Ба-бах!
- Ды-ды-ды! - Владик бросается на пол и на пузе ползет, как змея.
- Всем в укрытие! Скорей прятаться! Кто не спрятался - я не виноват! А
кто спрятался - получит полезную дозу. Как обезьяны. И еще умней станет. Еще
человекообразней! - Сережа уже на кровати скачет. - Я за мир! Я как все! Я
только этого написать не успел - звонок зазвенел: дзи-инь! Ба-бах!
И упал подкошенно.
"По кладбищу идет покойник, по дороге идет покойник, к нашему лагерю
подходит покойник, по главной аллее идет покойник! - А потом все медленней,
все заунывней: - К третьему корпусу подходит покойник. По второму этажу идет
покойник..." И если в этот миг шуршала под окном кошка, а однажды совпало, и
вожатая открыла дверь их пересчитать, "А-а!" - кричал Белкин, не то что под
одеяло, под матрас уже забившись, а все начинали хохотать, бросаться
подушками и щупать, не надул ли Белкин в кровать, потому еще миг - и никто
бы за себя поручиться не мог.
И только в халабуде было еще страшней.
Встав на четвереньки, Вика всегда заползала в нее первой. А когда
заползал Сережа, она уже лежала на спине: глаза под закрытыми веками, как