"Марина Артуровна Вишневецкая. Вышел месяц из тумана " - читать интересную книгу автора

большего. Это я говорил ей: вот дерево слива, а вот бабочка стрекоза... Она
улыбалась песку и молчала. А я умыл лицо рекой, и поэтому я не сразу
заметил, что плачу. У меня больше не было Его. И у меня уже не было ее. И
даже слезы вместо того, чтобы сразу стать рекой, затекали в меня через уши.
"Может быть, Он и тебя любит ничуть не меньше, - вдруг сказала она. -
Это можно легко проверить". Я снова умыл лицо рекой и спросил: "А как?" Она
сказала: "Ведь я не умерла! Видишь, я не умерла! Ты теперь тоже пойди и
сорви ее. Она так хорошо утоляет жажду!" - и стала смотреть на крокодила,
который медленно плыл мимо нас. Он уже не казался мне таким изумительно
изумрудным, как прежде. "Это животное крокодил", - сказал я ей. Она сказала:
"А вдруг ты умрешь? Я очень боюсь за тебя! Лучше не надо, не пробуй!"
А потом она встала и пошла. И я тоже пошел за ней. Сначала я думал
только о том, что, если Он любит меня меньше, мне в самом деле лучше
умереть. Эта мысль лежала во всю длину пологого склона, и я прошел ее всю до
конца, лишь когда мы взобрались на поляну. И поляна опять лучилась, и
сущность дождевого червя, хотя он был спрятан осотом, просвечивала сквозь
лист. А она шла впереди меня и через плечо мне улыбалась: "Это ягода волчья
ягода, это ягода земляника... это ягода - запретная ягода!" - и возле дерева
остановилась. Его плоды были в самом деле чем-то похожи на полную луну. Я
немного постоял в ожидании смерти и, не дождавшись, потянулся и сорвал. И
снова немного постоял в ожидании. Мне начинало казаться, что Он любит меня
не меньше, когда она вдруг закрыла лицо руками и жалобно всхлипнула: "Не
ешь! Я боюсь!" Меня удивило, что на вкус эта ягода фрукт была горькой и
только возбуждала жажду. И я сорвал еще одну, и мне стало нравиться, что во
рту немного горчит. И, подпрыгнув, я схватился за ветку, и стал карабкаться
вверх, и оттуда кричал: "Господи! Как же Ты любишь меня! Благодарю Тебя,
Господи! Я так люблю Тебя, Господи! Не молчи, Господи! Только не молчи!"
Листья вокруг меня стали мелко дрожать. А потом на меня и на них стали
падать капли. Она страшно вскрикнула внизу. И я стал к ней спускаться. Она
тоже дрожала, как листья, и бормотала: "Он плачет, Он плачет... Он плачет
из-за меня!" Я сказал ей: "Прикройся! - И увел ее в высокий куст и там
сказал ей: - Это природное явление дождь".
Дождь быстро прошел. И она перестала дрожать, и погладила мне щеку, и
сказала: "Я так рада, что Он любит нас одинаково!" - и у нее опять были
незнакомые рыбьи глаза. Я сказал ей: "Почему-то Он перестал говорить со
мной. Он говорит теперь с тобой?!" Она молчала. Я громко сказал: "Он говорит
с тобой? Ты слышишь Его голос?!" - и стал трясти ее за плечи, и заметил, как
интересно у нее прыгают груди, и спросил: "Почему они прыгают немного не
вместе?" Она сказала: "Тебе это в самом деле интересно?" Она хотела сказать
и что-то еще, но сверкнула молния, мы оба вскрикнули, это был огненный меч,
он вращался во тьме и приближался, и в ужасе мы побежали. И сначала мы
спрятались в пещере, но меч разнес ее, словно она была из песка, и мы опять
бежали, и я уже знал, что не будет спасения. И я кричал: "Она - первая,
Господи! Мне бы и в голову не пришло! Я люблю Тебя, Господи! Я люблю Тебя,
как и раньше! Нет, сильнее, сильнее, чем раньше!" - и я больше не мог бежать
и упал. И я думал, что умер. А когда я поднял лицо, меч был так далеко, как
зарница. Вся трава вокруг и кусты были мутного серого цвета. Я поднялся и
нигде ее не увидел. Я стал искать ее и не мог найти. И тогда я понял, Он
обратил ее в прах, чтобы больше нам уже никто не мешал. И я плакал от страха
и радости. И шел в ту сторону, где зарницей горел меч. Я шел долго, но меч