"Георгий Валентинович Вирен. Зеркало ночи (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

- одиночество, и покой, и заброшенность, и свечечка грошовая, от покойницы
бабки Груни оставшаяся. А все это вместе - исцеление. Не от болей - с ними
свыкся, с ними и в могилу, - а от смуты душевной, от наваждений минувшего
года.
И вот теперь пришла зима, и он Знал, кто остался в поселке. На сорок
домов - четыре живые души.
Старуха Ядвига Витольдовна - сморщенный остаток человека, прожившая
жизнь такую страшную, что Матвей побаивался узнавать подробности - берег
себя от еще одной беды. Старуха уже много лет была почти невидима: о том,
что она пока существует на свете, соседи узнавали зимой - по расчищенной
дорожке от калитки до дома, а летом - по раскрытому в любую погоду окну на
веранде. Продукты ей обычно приносила почтальонша, а сама старуха с
участка почти не выходила. За все прошлое лето Матвей видел ее один раз,
да и то мельком - в заросшем саду заметил сгорбленную фигурку с огромной
лейкой. Впрочем, зимой Ядвига Витольдовна изредка гуляла по поселку. С
Матвеем она раскланивалась дружески: года два назад он починил ей
радиоприемник.
Дядя Коля Паничкин - ветеран пьянства. "Первую рюмку, - счастливо
вспоминал он, - опростал я на масленой в двадцать третьем году! Ты вникни,
вникни - это ж какой стаж! Ты посчитай - ахнешь! Седьмой десяток лет
пошел. А было мне тогда неполных тринадцать лет". В поселке уже не
осталось никого, кому б дядя Коля не впечатал навеки в память эту масленую
двадцать третьего года. Каждую весну он отмечал юбилей того события, и до
глубокой ночи над поселком разносились: "Мы рождены, чтоб сказку сделать
пылью..." Дядя Коля сознательно пел не "былью", а "пылью", вкладывая в это
особый антирелигиозный смысл, так как под "сказкой" разумел конкретно
Библию, а также все, имеющее отношение к вере. Он любил рассказывать, как
в годы задорной комсомольской юности они всей ячейкой "распатронили"
соседнюю церковь, и было понятно, что воспоминание греет ветерана. В конце
лета дядя Коля обходил дома поселка и просил у хозяев по пятерке, обещая
всю зиму сторожить дачи от покражи. За такую цену никто не отказывал, и
дядя Коля с карманами, полными пятерок, направлялся к магазину. Если же
зимой какой-то дом все-таки взламывали (шпана из райцентра набегала), то
дядя Коля шел к хозяевам каяться: "Виноват! Оплошал, не уберег добро,
родные мои! Вертаю средства, совесть не позволяет, раз оплошал!" - и
благородно возвращал деньги. Поскольку за зиму обычно обкрадывали только
две-три дачи, то дядя Коля не оставался внакладе.
Ренат Касимов, приятель и ровесник Матвея, филолог. Он так устроился
в своем институте, что ездил туда раз или два в неделю, а остальное время
сидел в огромном пустом доме и писал - который год писал исследование о
временных отношениях в поэзии. Дача сначала принадлежала не Ренату, а его
первой жене. При разводе он отдал ей все, нажитое двадцатилетними научными
трудами: квартиру, мебель, машину, и попросил только дачу. Он вселился
туда с чемоданом одежды и несколькими сотнями книг.
А четвертая живая душа - он, Матвей Басманов, военный пенсионер,
майор в отставке, сорокадвухлетний летчик-испытатель, списанный по
инвалидности семь лет назад после катастрофы. Он давно снимал комнатенку у
одинокой тети Груни - сначала на лето, а потом и вовсе переехал сюда из
подмосковного городка, где у него была квартира. А перед смертью тетя
Груня возьми да и завещай ему дом.