"Ю.А.Виноградов. Десятый круг ада (fb2) " - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

8

Оберштурмбанфюрер СС Грюндлер горделиво считал себя знатоком окутанной ореолом тайн и романтики истории мирового шпионажа и становления разведок и контрразведок почти всех больших государств планеты. Изучению этого вопроса он посвятил много лет, по крупицам собирая ценнейшие материалы и редчайшие книги на всех языках народов мира, в той или иной степени касающиеся действий разведчиков. Нет, он не собирался становиться профессиональным разведчиком, работать в абвере у адмирала Канариса и своими подвигами затмить славу печальной Маргариты Хари, Лоуренса Аравийского и им подобных. Он мечтал о карьере более скромной и менее популярной, где ему пригодились бы богатые познания истории шпионажа в разоблачении козней разведок враждебных великой Германии государств. Даже сам шеф гестапо группенфюрер СС Мюллер был удивлен услышанным, когда он рассказал ему об организации шпионских сетей в одной только древней Римской империи. А ведь не Римская империя имела приоритет в шпионаже. Вообще невозможно было установить место его зарождения, шпионаж начался в самые древние времена с созданием государств. Первые же официальные сведения об этом виде «искусства» были почерпнуты из книги Сун Цзе «Происхождение стратегии — искусства войны», написанной за шесть веков до нашей эры. В ней китайский ученый подразделял шпионов на пять основных категорий: местных, внутренних, обращенных, обреченных и прижившихся.

Высоко ценили своих «невидимых верноподданных» и могущественные владыки европейских государств. Потрясший всю Европу император Франции Наполеон в период расцвета военного гения, имея в виду своего «императорского шпиона», советника генерального штаба Австрии Карла Шульмейстера, писал: «Анализируя исходы военных баталий, невольно пришел я к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами».

Грюндлер питал особую симпатию к государственному секретарю английской королевы Елизаветы сэру Фрэнсису Уолсингему, первым в Европе создавшему мощную, хорошо организованную секретную службу. Его агенты находились при дворах почти всех монархов. Но больше всего преклонялся Грюндлер перед другим англичанином, юристом по образованию, Джоном Терло, создателем политической полиции против внешних и внутренних врагов английской короны — секретной службы контршпионажа под названием Интеллидженс департамент. С тех пор вот уже более трехсот лет английская разведывательная служба являлась одной из сильнейших в мире. Правда, немецкая разведка, особенно с приходом к власти нацистов, сейчас не уступает английской и, по мнению Грюндлера, делит с ней первое и второе места.

Однако судьбой Грюндлера распорядился Кальтенбруннер, посчитав, что его родственнику больше подходит служба в эсэсовских частях, чем в гестапо. Спорить с великим Эрнстом было бесполезно. Сейчас у Грюндлера появилась счастливая возможность доказать, что Кальтенбруннер явно недооценил его возможности. Шутка ли, разоблачить превосходно законспирированного агента Интеллидженс сервис. А что Баремдикер английский разведчик, он нисколько не сомневался. Видимо, Интеллидженс сервис завербовала его еще во время учебы в колледже и, надо отдать ей должное, сделала это блестяще.

«Особый разговор» с Баремдикером Грюндлер намечал провести ночью, для чего в подвале штаба бригады приказал подготовить все необходимое к допросу.

— Вы проиграли, Баремдикер! — вошел он в охраняемую эсэсовцами комнату, в которой сидел взятый под стражу начальник концлагеря.

Баремдикер удивленно пожал плечами.

— В чем проиграл, оберштурмбанфюрер? Не понимаю вас...

Грюндлер рассмеялся, покровительственно похлопал его по плечу:

— Вы держитесь молодцом, Баремдикер! Завидная выдержка! Узнаю высшую школу Интеллидженс сервис!

— Какую высшую школу? Какого Интеллидженс сервис? — побледнел гауптштурмфюрер.

— Но вам, считайте, дьявольски повезло! — В голосе Грюндлера звучала гордость. — Вы встретили достойного противника в моем лице!

На бледном, осунувшемся лице Баремдикера появились красные пятна. Его бросало то в жар, то в холод от слов самодовольного Грюндлера.

— Отказываюсь понимать вас, оберштурмбанфюрер. Вы меня не за того принимаете.

— За того, за того! — перебил Грюндлер. — Итак, ваша карта бита, сэр. Начнем разговор. Признание, как известно, облегчает вину...

— Вы меня считаете английским шпионом?! — Баремдикер задохнулся, с минуту не в силах произнести слова. — Да как вы смеете? — истерично закричал он. — Вы своим гнусным подозрением оскорбляете мою честь! Честь немецкого офицера! Я... я буду на вас жаловаться, Грюндлер. У моего отца барона Карла фон Тирфельдштейна большие связи в Берлине.

— Так будем давать показания? — спокойно спросил Грюндлер. На его губах играла радостная усмешка.

— Я не желаю больше с вами разговаривать! — воскликнул Баремдикер и демонстративно отвернулся, показывая этим жестом отвращение к оберштурмбанфюреру.

Грюндлер хлопнул в ладоши, и в комнату вошли два эсэсовца с засученными по локти рукавами.

— Взять! — приказал Грюндлер.

Эсэсовцы скрутили руки гауптштурмфюреру и потащили его в коридор...

Одновременно с Баремдикером Грюндлер подвергал испытанным гестапо методам допроса и двух русских, полагая, что те могут расколоться и дать другие показания. Обер-лейтенанта Циммермана он пока не трогал. Все будет зависеть от русских. Он мало верил, что Циммерман связан с Баремдикером, но и этот вариант нельзя сбрасывать со счета. Разумеется, они действовали не одни, у них должны быть связные. Грюндлер срочно вызвал из Берлина две машины с радиопеленгаторами в надежде, что связные, узнав об аресте своих шефов, попытаются выйти в эфир и сообщить о случившемся. Радиопеленгаторы засекут места передач, и дежурная группа эсэсовцев захватит связных. В отряде славянских рабочих на всякий случай Грюндлер сделал резкую перестановку. Были заменены все сотники и десятники, прикрыта мастерская по брикетировке тола, изменены места работ группам, унтершарфюреру Кампсу в три раза увеличили количество эсэсовцев для охраны с приказом вести строжайшее наблюдение за каждым русским. Подполковник Рюдель выделил из своей бригады офицера, назначив его начальником отряда.

Ночь для Грюндлера прошла в беспокойстве. Он то и дело пил горячий кофе, чтобы приободрить себя. Сам он не любил заниматься черным гестаповским делом, предоставив это своим молодчикам, истосковавшимся по настоящей работе. Иногда заходил в камеры, задавал одни и те же вопросы узникам, получал от них отрицательные ответы и возвращался к себе. Старательные эсэсовцы так разукрасили Баремдикера, и особенно русских, что их под утро невозможно было узнать.

Эффект от ночного допроса получился все же обнадеживающий. Баремдикер сознался, что на питании подопытных лагеря № 2 он сэкономил не одну тысячу марок, которые положил в свой карман. Во всем остальном гауптштурмфюрер отрицал свою вину. Грюндлер убедился, что он на правильном пути и в конечном итоге сынок барона, не выдержав пыток, расколется. А вот из русских так ничего и не удалось выжать, чему Грюндлер внутренне был даже рад. Подтверждалась его высокая оценка английской разведки. Только она одна была способна заслать своего агента в такой хорошо охраняемый секретный объект государственной важности.

Подумав, оберштурмбанфюрер решил заодно прощупать и Циммермана. Не в сговоре ли они с Баремдикером? Во всяком случае, такой вариант правомерен, и он требует проверки.

Три дня и три бессонные ночи провел Грюндлер за допросами. Циммерман упорно стоял на своем, и дело зашло в тупик. Радиопеленгаторы не обнаружили никаких радиосигналов, посылаемых в эфир. К тому же в РСХА проявляли нетерпение, требовали доклада, и он решил передать английского разведчика Баремдикера в руки группенфюрера СС Мюллера. Пусть гестапо теперь выколачивает из него признание, а он, Грюндлер, свою функцию выполнил. Собранные им материалы предварительного следствия дают полное право считать бывшего начальника концлагеря врагом рейха. Двоих русских он отправил в бактериологическую лабораторию в качестве подопытных доктора Штайница. Циммермана, по согласованию с РСХА, за потерю политической бдительности, выразившуюся в дружественной связи с «английским шпионом», именем фюрера разжаловали в рядовые.

— Кто бы мог подумать, что такой уважаемый человек, гауптштурмфюрер СС, сын барона окажется врагом рейха?! — сокрушенно произнес изумленный Циммерман, когда Грюндлер вызвал его и объявил приказ о лишении офицерского звания.

— Фюрер дает вам возможность искупить свою вину на восточном фронте, — сказал Грюндлер.

— Я оправдаю доверие фюрера, оберштурмбанфюрер! Самой кровью я докажу преданность своей родине!

Циммермана переодели в старое солдатское обмундирование, сунули в крытую машину и под конвоем тут же. отправили в Берлин на пересыльный пункт. Дорогой, трясясь на ухабах, Генрих еще и еще раз анализировал все происшедшее с ним в Шварцвальде, полностью беря на себя ответственность за провал. Мог ли он подставлять под угрозу срыва задание Центра? Конечно же нет! И в этом его непростительная ошибка, ошибка человека, проявившего элементарную слабость, забывшего, что своим бактериологическим оружием нацисты уничтожат не двоих, а миллионы, десятки миллионов ни в чем не повинных людей.

Кто теперь заменит его по руководству группой? Возможно, Фимка, он знает все. Но как с Фимкой установит связь человек, который будет вот-вот прислан в Шварцвальд Центром? Ведь только с ним, Циммерманом, должна состояться встреча посланца подполковника Григорьева. Вся надежда на провизора аптеки. Ему, видимо, уже известно об аресте Циммермана, о чем он немедленно оповестит Центр.

Генрих твердо решил по прибытии в действующую армию сразу же перейти линию фронта. В создавшейся обстановке его сведения будут крайне полезны Григорьеву.

Двуколка с шумом подкатила к баракам, возле которых Ладушкин распределял людей на полевые работы. Сердитый управляющий имением баронессы со злостью набросился на своего помощника:

— Почему на ферме беспорядок? Коров пастись выгнали на десять минут позже... Что у вас там за бездельники?!

— Я все выясню и доложу вам, господин управляющий, — ответил Ладушкин. — Не извольте беспокоиться...

— Сейчас надо принимать меры! Едем на ферму, — потребовал Фехнер.

— Слушаюсь, господин управляющий...

Ладушкин сел в двуколку, и Фехнер стегнул лошадь.

— Начальника концлагеря, сынка нашего барона арестовали, — когда двуколка скрылась за опушкой леса, таинственно сообщил Фехнер. — Будто он английский шпион...

— А нам-то что, Отто?

— И его дружка обер-лейтенанта Циммермана тоже взяли...

Ладушкин чуть не вскрикнул от неожиданности при упоминании фамилии Генриха.

— А все началось с тех двух рабочих, которые Германом были привезены к нам в парники, — продолжал Фехнер. — Отряд перевернут вверх дном. Сотники, десятники заменены, охрана утроена...

До боли защемило сердце у Ладушкина. Он плохо слушал, о чем дальше говорил управляющий, нещадно ругая себя за то, что непростительно затянул время связи с Генрихом. Хотел понадежнее закрепиться на месте, думал со дня на день встретиться с ним, искал уже причину приезда в контору и, выходит, опоздал. А без группы Генриха им с Сафроновым бактериологический центр не взорвать. Нужна взрывчатка, а она, по донесению Генриха в Центр, уже была припасена и надежно зарыта в тайниках. Как взять потом эту взрывчатку, кто укажет, где она находится? Ведь у него нет пароля для связи ни с одним из членов группы. Правда, если б он и установил уже связь с Генрихом, то после случившегося все равно ничего не знал бы ни о группе, ни о взрывчатке. Единственно, передал бы Генриху добрые вести о семье и что он уже капитан. Это придало бы ему силы выдержать допросы-пытки в гестапо. Теперь надо как-то устанавливать контакт с оставшейся без руководителя группой. Видел он лишь одного коротышку — урода Фимку. А входил ли Фимка в группу — трудно сказать.

— ...Из Берлина присланы какие-то особые машины. Они засекают передающую рацию и точно определяют ее место, — донесся до Ладушкина приглушенный голос Отто.

«Значит, выходить на связь с Центром категорически нельзя. Фашисты прислали радиопеленгаторы. Быстро это у них, — подумал Ладушкин. — Надо искать другой путь связи...» Они договаривались с Григорьевым на случай выхода из строя рации или невозможности ее временного использования для связи с Центром через берлинскую квартиру садовника профессора Шмидта старого Форрейтола, сын которого, Рихард, находится в плену. Но Форрейтола надо еще склонить на свою сторону! И опять Ладушкин промедлил, до сих пор еще не познакомился со старым солдатом, убивающимся о гибели своего второго сына.

— ...Обо всем этом мне под большим секретом сообщил мой старый знакомый унтершарфюрер Кампс, — закончил Фехнер.

— Дела-а, — протянул Ладушкин. «Неужели баронский сынок действительно являлся английским разведчиком? — соображал он. — Выходит, союзнички пронюхали о бактериологическом оружии. Знают ли об этом в Центре?»

— А где эти хитрые машины, что пеленгуют радиостанции? — спросил он.

— Ездят по всей округе. Кампс говорит, они останутся у нас на целый месяц. Оберштурмбанфюрер Грюндлер надеется за это время засечь английскую рацию...

Ладушкин уже успел передать в Центр две закодированные радиограммы с химическими формулами сверхстойких отравляющих веществ, созданных профессором Шмидтом. Лебволь через Габи передал их в пачках сигарет, присланных ее дяде в знак благодарности за доставляемые продукты. «Сообщить в Центр о случившемся только через Форрейтола», — решил Ладушкин.

— Послушайте, Отто, мне надо побывать в Вальтхофе. Сделайте так, чтоб меня туда пригласили, — попросил он. — Придумайте чего-нибудь но ветеринарной части, скажем...

— Хорошо, Федор, я попробую, — обещал Фехнер.

Двуколка подкатила к ферме, Ладушкин стремглав выскочил из нее у ног изумленных доярок.

— У меня чтоб все было в порядке! — грубо сказал Фехнер и покатил дальше в поле.

— Я все улажу! Не извольте беспокоиться, господин управляющий! — крикнул вслед Ладушкин.

На следующее утро Фехнер отпустил Габи к Шмидтам без обычного бидончика с молоком, сказав, что сам будет в тех краях и прихватит профессору еще сливок и творога. Приехал он в Вальтхоф, когда старый и молодой Шмидты уже ушли в свою химическую лабораторию. Передав продукты поварихе Марте, спросил о здоровье молодой хозяйки Вальтхофа. Регина сама вышла на голоса, сопровождаемая верным Рексом. Завидев лошадь, овчарка залилась было лаем, потом, раздумав, умолкла и с безразличием легла у ног хозяйки.

— Может, вам требуются еще какие продукты? — поинтересовался Фехнер. — Вы скажите, фрейлейн, не стесняйтесь.

— Спасибо, дорогой Фехнер, — улыбнулась Регина. — Нам всего достаточно.

— А... а как Габи? Вы довольны племянницей?

— Очень милая девочка. Я ее люблю, как сестру.

Управляющий замешкался, подыскивая слова для продолжения разговора. Взгляд упал на собаку.

— Породистая у вас собака, фрейлейн!

— Рекс — умница, каких мало.

— Но... почему он... вялый такой? Уж не заболел ли?

Испугавшись, девушка стала внимательно осматривать морду овчарки, словно стараясь отыскать на ней след болезни. В самом деле, Рекс с вечера был вял и флегматичен ко всему окружающему.

— А нос как?

— Горячий! — воскликнула Регина, потрогав пальцами нос собаки. — Рексушка, милый, ты заболел, да? Что с тобой? Скажи...

Рекс жалобно взвизгнул, не понимая хозяйки, лизнул ей руку.

— И язык сухой! — совсем испугалась Регина. — Надо ветеринару показать. А где его поблизости найти?

— Есть у меня один. Из русских. Но зоотехник стоящий, — начал было Фехнер. Регина тут же перебила его:

— Пришлите, пожалуйста, его поскорее, герр Фехнер! Умоляю вас!

— Для вас, фрейлейн, я все сделаю, — пообещал управляющий.

Через полтора часа с санитарной брезентовой сумкой на плече Ладушкин подошел к дому профессора. Садовник Форрейтол остановил его у ворот, подозрительно покосился на большую сумку, но, узнав, что русский бородач — зоотехник и идет по вызову молодой хозяйки Вальтхофа, сам проводил его к Регине. Ладушкин внимательно осмотрел овчарку, сделал ей укол и заверил Регину, что никакой опасности нет. Через два-три дня собака будет здорова. А завтра он снова зайдет посмотреть ее. Благодарная Регина сунула зоотехнику деньги, но тот категорически отказался от них. Он очень любит животных и осматривал овчарку ради уважения к фрейлейн.

— Вот если бы вы приказали своему садовнику нарвать букет цветов, — показал он на Форрейтола, колдовавшего над роскошной клумбой с гвоздиками, — я передал бы госпоже баронессе от вашего имени.

— Герр Форрейтол, нарвите, пожалуйста, для баронессы самых лучших цветов, — сказала Регина садовнику и увела собаку в дом.

Форрейтол покосился на подошедшего русского зоотехника, о котором слышал как о любимчике баронессы, и не спеша стал срезать цветы со всех клумб, подбирая букет.

— Вы волшебник, господин Форрейтол! — воскликнул Ладушкин. — Такая красотища кругом!.. Тот, кто хоть раз увидел творение ваших рук, навсегда запомнит ваше имя. Понятно мне теперь, почему до сих пор вас помнят в России.

Старик вздрогнул, выпрямился, расправил повисшие усы и посмотрел на бородача-великана.

— Вы говорите, да не заговаривайтесь! В Германии находитесь, а не в России.

— Я всегда помню об этом, господин Форрейтол, — приветливо улыбнулся Ладушкин. — Действительно вас хорошо помнят в России. Помнят, как в лагере военнопленных немецких солдат под Люберцами вы сажали цветы. Любовь к цветам у вас передается по наследству, Форрейтол-младший тоже увлекается этим делом.

Садовник насторожился:

— Вы знаете моего младшего сына?

— Рихарда? Да, знаю.

Форрейтол сухо засмеялся.

— Врете! — с издевкой бросил он ему в лицо. — Шантажируете меня?

— Нет, не вру и не шантажирую, — опять улыбнулся Ладушкин.

— Рихард убит на фронте. У меня есть извещение. На том свете с ним встречались, что ли?

— Рихард жив, отец. Он был пленен советскими солдатами.

Садовника словно подменили. Он на глазах постарел, осунувшееся лицо побледнело, плечи опустились, усы обвисли, натруженные пальцы жилистых рук предательски мелко дрожали. Слишком много знает русский зоотехник! Верить ему или нет? Просто так он не начал бы этого неприятного и, главное, опасного разговора. И все-таки надо не поддаваться ему!

— Если я скажу кому следует, то вы живо окажетесь подвешенным на веревке!

Ладушкин удивленно пожал огромными плечами:

— Воля ваша. Но Рихард уверял, что его отец не доносчик. И еще: его отец сам не любит фашистов. Вы же раньше придерживались спартаковского движения в Германии.

— Вам об этом тоже сказал Рихард?

— Рихарда в то время не было. А сказали те, кто досрочно освободил вас из плена и отправил в Германию.

Старик совсем растерялся, не зная, что делать.

— Срезайте, срезайте цветы для баронессы, — напомнил ему Ладушкин, и руки Форрейтола потянулись к цветку.

— Но у меня же извещение о смерти Рихарда, — перешел он на шепот. — И, ради бога, тише...

— Вас нацисты обманули.

— А чем же докажете вы?

Ладушкин вынул из кармана маленькую фотокарточку и незаметно сунул ее в руки согнувшегося над клумбой садовника. Форрейтол увидел на фотокарточке своего сына в солдатском френче без погон. Глаза его заволокло мутной пеленой, дух перехватило.

— Как же так... как так? Мне сказали, он убит, а Рихард... Что я должен сделать для вас? — спросил он, понимая, что русский бородач взамен потребует каких-то действий.

— Никому не говорить о нашем разговоре. И помнить: судьба сына отныне находится только в ваших руках.

Форрейтол молча закивал в ответ. Он передал в руки зоотехника цветы для баронессы.

— Прекрасный букет! — восхищенно произнес Ладушкин. — Госпожа баронесса будет очень довольна подарком фрейлейн Регины...

На другой день он вновь появился в Вальтхофе. Передал Регине благодарность баронессы за присланные цветы, осмотрел собаку и сделал ей повторный укол. На обратном пути у ворот он остановился возле сидящего у будки Форрейтола, поинтересовался его самочувствием. Старик все еще не мог прийти в себя от вчерашнего разговора.

— Вы когда собираетесь в Берлин? — спросил Ладушкин.

— В субботу, как обычно. Профессор всегда отпускает меня навестить фрау Кристину, — ответил садовник.

— Фрау Кристина любит кофе?

Форрейтол вяло усмехнулся, вздохнул:

— Кофе — любимый напиток у немцев. Но сейчас такой суррогат... В горле першит.

Ладушкин протянул садовнику пачку дорогих довоенных сигарет.

— Если в Берлине к вам вдруг придет человек и станет предлагать обмен натурального африканского кофе на сигареты — не упустите возможности полакомиться с фрау Кристиной настоящим напитком.

Старик огляделся по сторонам, осторожно, точно в протянутой руке Ладушкина находился динамит, взял пачку сигарет и быстро спрятал ее в карман.