"Иван Виноградов. В центре Европы (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

В машине она рассказала: в тридцатые годы, после прихода к власти в
Германии фашистов, ее отец вынужден был эмигрировать в Москву. Там женился.
И так они благополучно жили до самой войны, а после войны старого Гамбурга
потянуло все же на родину - он уехал в Берлин. Вслед за ним уехала и дочь
Майя. В Москве осталась старенькая ее мама. "Бог знает, что там, в Европе,
может случиться, - рассуждала она, - а тут, в Москве, понадежнее". Она
перенесла инсульт, несколько суток пролежав в своей пустой просторной
квартире без сознания, очнувшись только тогда, когда увидела в своем окне
пожарного... Сейчас она гостит у Майи, но чуть ли не каждый день собирается
домой, в Москву. Там и радио по-другому говорит, и от американских ракет
подальше. Даже здешние лекарства кажутся ей неподходящими, она скучает,
например, по нашему валидолу...
Тихомолов потянулся было к записной книжке, для этой поездки
приготовленной, но постеснялся записывать услышанное от переводчицы в ее
присутствии. Будет еще вечер в гостинице. А пока он подумал: "Вот тебе целый
роман - история этой семьи. Роман тревожный, современный. Садись и пиши".
Жаль только, что многого "своего" ему уже не успеть написать.


Они приехали в "Москвиче" на Фридрихштрассе, в Союз писателей ГДР,
кратко называвшийся так: "Шрифтштеллерфербанд". Здесь за Тихомоловым начали
ухаживать две предупредительные дамы - фрау Баумгартен и фрау Даннеман.
Предложили коньяк. Спросили, что он хочет увидеть и услышать в Германской
Демократической Республике, поскольку заранее разработанной программы визита
у них не имелось. Он назвал прежде всего Гроссдорф, где в сорок пятом
закончил войну.
- Ну, это всего один или два дня, - проговорила фрау Баумгартен (а
может, и фрау Даннеман - он еще не научился различать их).
- Потом еще Берлин и Трептов-парк, - вспомнил Тихомолов.
- Это еще два дня, может быть.
- Остальное - на ваше усмотрение.
"Программа пребывания" была составлена для него очень хорошо: помимо
того, что он просил, любезные фрау включили в нее еще Веймар и Саксонскую
Швейцарию.
А на улице шел дождь.
Он шел, собственно, с самого утра. Когда самолет приземлился, по
стеклам иллюминаторов неровными зигзагами электрокардиограммы сбегали
струйки воды. Когда выходили из аэровокзала, Майя Гамбург, берлинская
москвичка, старалась поделиться с московским гостем своим зонтиком.
Дождь шел и вечером, когда Тихомолова пригласили на ужин берлинские
писатели. Собралось человек десять - писатели с женами, и это вначале
несколько смутило скромного визитера. Он не мог понять, за что ему такая
честь, и даже подумал, что его принимают за кого-то другого, знаменитого,
кто должен был прилететь в этот день в Берлин, но почему-то не прилетел.
Просидели на удивление долго - до половины двенадцатого, и ведь все это
время говорили, шутили, погружались в серьезные размышления и снова шутили,
вспоминали каких-то знакомых писателей или нашумевшие в последний год книги,
а ужин был обильным и вкусным, и Тихомолову открылось вдруг совершенно новое
для него понятие - немецкое гостеприимство! Он не сразу принял это сочетание
слов. Рядом с прилагательным "немецкий" охотно и самозванно выстраивался