"Норберт Винер. Творец и робот " - читать интересную книгу автора

понятиям, окутанным столь сложными эмоциями и таким пиететом, что нет
никакой возможности к ним подступиться, не возбуждая страстей. Но знание,
власть, культ - это определенные факты действительности, и факты эти
доступны человеческому исследованию совершенно независимо от принятой
теологии. Как реальные факты, эти явления поддаются изучению, при котором мы
можем воспользоваться нашими сведениями о знании, власти и культе из других
областей, более доступных для методов естественных наук. И нам незачем
требовать от изучающего, чтобы он сразу же полностью воспринял точку зрения
"credo quia incredibile est" *.
______________
* "Crеdo quia incredibile est" (лат. ) - "Верю, потому что
невероятно". - Прим. перев.

Можно сказать, что, выбирая свой отправной пункт вне сферы религии, я
сразу же лишаю себя возможности обсуждать отношения между религией и наукой,
хотя это и подразумевается общим замыслом настоящего очерка. Поэтому лучше с
самого начала точно определить свою тему, указать рамки, из которых я не
намерен выходить, и отмежеваться от намерений, чуждых той специфической
задаче, которую я поставил перед собой. Я уже говорил, что в течение ряда
лет работал над проблемами связи и управления в машинах и живых организмах,
над новыми инженерными и физиологическими методами, связанными с этими
идеями, и над изучением последствий этих методов для дел человеческих.
Знание тесно переплетается со связью, власть - с управлением, а оценка
человеческих дел - с этикой и со всей нормативной стороной религии. Поэтому,
изучая заново отношения между наукой и религией, уместно пересмотреть наше
представление об этих предметах в свете последних достижений теории и
практики. Возможно, что это еще не будет изучением самой науки и ее
отношения к религии в собственном смысле, однако, вне всякого сомнения, это
послужит необходимым введением к такому изучению.
Если мы хотим получить что-либо от подобного исследования, мы должны
освободиться от наслоившихся предрассудков, которыми мы как будто защищаем
свое благоговение перед святыми и великими вещами, а на деле обыкновенно
стремимся избавиться от чувства неполноценности, которое испытываем,
встречаясь с неприятной действительностью и опасными сопоставлениями.
Если этот наш очерк должен что-то значить, то он должен быть реальным
анализом реальных проблем. Дух, в котором его надлежит провести, - это дух
операционной, а не ритуального плача над усопшим. Щепетильность здесь
неуместна, ибо она граничила бы с кощунством. Мы уподобились бы модным
медикам прошлого века, которые у постели больного прятали хирургические иглы
под шелковыми лацканами своих черных сюртуков.
Каково бы ни было содержание религии, в ней часто заключено нечто,
напоминающее запертую гостиную фермерского дома Новой Англии, с опущенными
шторами, восковыми цветами под стеклянным колпаком над камином,
позолоченными камышами, обрамляющими незаконченный портрет дедушки на
мольберте, и фисгармонией из черного дерева, на которой играют лишь на
свадьбах и похоронах. Или иначе, мы находим здесь некий моральный эквивалент
неаполитанского катафалка - той великолепной черной кареты с зеркальными
стеклами, с конями под черными султанами, которая как бы переносит
достоинство почившего в потусторонний мир или, во всяком случае, вселяет
надежду сохранить его. Мы должны резко отделять рассмотрение столь