"Барбара Виктор. Новости любви " - читать интересную книгу автора

впечатляюще. Однако по-прежнему никакого разговора не могло быть ни о каком
холодном и дождливом вечере. Как и о сыром и промозглом. Как и о темном и
бесприютном... Если в этот момент Джой Валери мог наблюдать все
происходящее, то, наверное, был бы немало удивлен.

"Добрый вечер, леди и джентльмены. С вами Мэгги Саммерс. Я веду наш
репортаж из ливанского лагеря беженцев Сабра. Сегодня здесь погиб тот, кого
мы все очень любили, - Джой Валери..."

Когда репортаж закончился, ко мне подошел Ави и, не говоря ни слова,
набросил на мои вздрагивающие плечи свою кожаную летную куртку и усадил в
джип.
- Теперь я понимаю, почему я так хочу тебя, - тихо сказал он.

Прогулка от парома до моей квартиры в Гринвич Вилледж порядком измотала
меня. Стоя в фойе, я едва узнала в зеркальном отражении ту, что смотрела на
меня. Женщина с синими кругами под глазами, скулы туго обтянуты кожей, а
спутанные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Дикий взгляд моих
собственных глаз удивил меня. Общее прискорбное впечатление только
усугублялось мятым черным платьем, сморщенными чулками и сапожками,
заляпанными грязью, когда я пробиралась через задний двор из дома Розы и
Тони Валери.
Мысленно я составила план - принять ванну, переодеться и немного
подкраситься, пока не приехали Куинси и Дэн. Никто не должен заметить тоску,
которая сидела у меня внутри. Мои мысли были все еще заняты Ави. Я
попеременно представляла, то, как он стоит в аэропорту Бен-Гуриона -
влюбленный и печальный, то как он уже возвратился к своей Рут, внутренне
благодарный ей за скуку и предсказуемость, которыми она одаривает его. Мне
припомнилась наша поездка из Джерико в Тель-Авив. Два часа по восхитительной
дороге с буйной растительностью по обеим ее сторонам. Однако я едва смотрела
на дорогу, - я не могла оторвать своих рук от Ави, а он старался не потерять
управление и не врезаться в какой-нибудь столб.
- Нам не следует вылезать из постели больше, чем на пятнадцать минут, -
говорил Ави со смехом. Он наклонялся ко мне, целовал меня, трогал меня, пока
наконец мы не остановились и не перебрались на заднее сиденье. А вернувшись
в Тель-Авив, снова легли в постель.
Моя гостиная выглядит теперь так сиротливо. Тонкий слой пыли покрывает
мебель и картины. Я беру со стола разные забавные вещицы, которые я
собирала, привозя из разных стран мира, сдуваю с них пыль. Каждая из них
напоминает мне о своем. Даже фотографии родителей, которые улыбаются мне из
резных серебряных рамок, словно незнакомые и искренне любящие меня люди,
возбуждают приятное чувство. Они как будто говорят мне: добро пожаловать
домой, Мэгги, и готовы сохранить в секрете мой приезд от моих настоящих
родственников, позировавших для этих снимков.
Я снова слышу, как Роза спрашивает меня:
- Ваша семья живет в Нью-Йорке?
Все домашние растения увяли и поникли в своих горшочках. Мои растения,
которые я с такой заботой и трепетом растила на подоконнике и, уезжая,
оставила здесь, чтобы они могли пить свет утреннего солнца. Бедняга Джой,
как он ненавидел черные ночи в Ливане, когда небо освещалось лишь отблесками