"Фрида Абрамовна Вигдорова. Черниговка" - читать интересную книгу автора

рубашку и смотрю, нет ли сыпи: сыпняка - вот чего я боюсь. Как будто ничего
такого нет. Горло? Я даю Егору воды, он пьет жадно и, глотая, не морщится.
- Болит горло, Егорушка?
Он уже откинулся назад, лежит, закрыв глаза, и не отвечает.
- Горло, горло... - ворчит женщина. - Ссадить, и все.
Сегодня побудка тихая: уже все знают, что Егор заболел. Ребята молча
заправляют постели, дежурные стараются не греметь посудой, и не слышно
обычного: "Плесни-ка еще чайку". Наташа и Тоня бесшумно разносят хлеб,
кружки с чаем - все как всегда, только очень тихо. Трудно поверить, что в
вагоне сорок человек. Мы набиты здесь, как сельди в бочке, и, если бы не
наша многолетняя жизнь бок о бок, трудно было бы нам. Остальные ребята в
соседней теплушке с Лючией Ринальдовной и Славой Сизовым.
Дождь понемногу утихает, ребята прыгают из вагона в поле. Когда же и
погулять, размяться, если не сейчас, пока стоим? И как иначе проветрить
наше жилье? Лена обувает Антона, надевает ему пальто и шапку и, передав его
кому-то наружу, сама соскакивает вниз. Повздыхав, покряхтев, поворчав
сквозь зубы: "И колы ж це конец приде", покидает вагон Ступка. И только я
остаюсь да еще наши новые спутники. Я сижу около Егора, и тревога душит
меня, а до первой большой станции еще далеко, и никто не знает, когда мы
двинемся: мы стоим посреди поля, и это может длиться и длиться - час,
сутки, неделю...
Ребенок у женщины давно проснулся и кричит. Он маленький, хрупкий, а
голова большая, и уши и рот тоже большие. Он кричит, закатываясь, и мотает
головой, когда мать дает ему соску. Девочка слоняется по вагону,
заглядывает под нары, приподнимает подушки. Она очень худа, глаза живые,
быстрые, рот тонкий, в ниточку. У матери лицо каменное, скуластое. Верхние
зубы выдаются вперед, губы бледные до синевы.
- Иди сюда, паршивка! - кричит она. - Вот измордую до смерти, тогда
будешь знать! Не трожь, кому говорю?
Девочка возвращается и получает подзатыльник.
- Послушайте, - говорю я, - ну зачем вы так?
И тогда девочка, повернувшись ко мне, кричит:
- А вам какое дело?
- Что, съели? - говорит мать и ударяет девочку по губам. - Замолчи,
паршивка, всю душу из меня вымотала!
Не знаю, что кричит в этой женщине - тоска, горе, обида? Вижу только,
что ей нечем дышать, даже заплакать она не в силах, не в силах услышать ни
участия, ни утешения.
И вдруг...
- Воздух! Воздух! Эй вы, там! Из вагона! Черт бы вас всех побрал, из
вагонов!
Что мне делать? Бежать к детям? Оставить Егора? Попытаться вынести
его? Но тут в вагон врываются Сизов, Шура, Петя Лепко. Завернуть Егора в
одеяло, вынести его, помочь женщине с ребенком - все это совершается
мгновенно. Я спрыгиваю за ними, я не знаю, где Лена, где Тосик, все
смешалось - и мои и какие-то совсем незнакомые, из соседних вагонов. Мы
бежим, спотыкаясь и падая, соскальзываем по мокрой глине в овраг, я только
вижу перед собою спеленатого, как кукла, Егора.
Грохот, столб земли, снова грохот и леденящий душу вой и чей-то
крик... Сколько времени это продолжается? Минуту? Час?