"Фрида Абрамовна Вигдорова. Семейное счастье " - читать интересную книгу автора

В их доме все комнаты постоянно - даже поздней осенью - были полны
цветов. Цветы стояли в банках, кувшинах, ведрах. Они стояли повсюду и часто
мешали отцу, но он никогда не забывал сказать, разводя большими руками:
- Какая прелесть твои цветы, Анюта!
Когда мать играла на старом пианино, где "до-диез" не откликалось
вообще, а "фа" простужено дребезжало, отец слушал задумчиво и благоговейно.
Он был старше матери, и Андрей с детства помнил его сутулым, с седыми
висками, в очках. Даже на детской фотографии Николай Петрович походил на
себя взрослого - сутулый подросток в очках. И так было странно, что его
когда-то называли Колей.
Мама хоть и говорила ему "ты", но называла Николай Петрович. А отец
говорил ей Анюта или "дитя мое". И Андрею это нисколько не казалось
смешным. Появились у матери седые волосы и морщины прорезали высокий,
чистый лоб, а отец все говорил "дитя мое".


***

Однажды Андрей услышал, как отец его товарища, Вани Покатилина, сказал
жене: "Да ты сдурела!" Андрею показалось, что сейчас обрушится потолок. Со
страхом посмотрел он на Ванину маму, на самого Ваню, - никто и бровью не
повел. Только мать ответила: "Сам ты сдурел!"
...А город? Что на свете было лучше Калуги? Тихие улицы, шелест
деревьев, и на окраине, почти у самой Оки, простой деревянный дом, каких в
Калуге много, - дом Циолковского. Андрей часто видел высокого, бородатого
старика в очках. Видел часто, но лучше всего запомнил одну встречу. Ничем
она не была примечательна, но отчего-то запала в память. Андрей увидел его
издалека и сказал себе: "Я поздороваюсь. На этот раз я поздороваюсь. Я
скажу: "Здравствуйте, Константин Эдуардович..."
Старик приближался. Андрею казалось: все в нем - величие. И рассеянная
походка, и сосредоточенное лицо. Он шел, опираясь на палку, ничего не
слыша. Андрей шагнул к нему навстречу и... ничего не оказал. Он не посмел
нарушить молчание, не посмел спугнуть тишину, которую нес в себе этот
человек. И долго стоял Андрей, глядя вслед старику. А тот все шел и шел к
реке, где ожидала его своя лодка...Никому в этом не признаваясь, Андрей
горячо верил, что будет среди тех, кто первыми полетят на Марс. Этот микроб
жил в воздухе его города, где так часто слышалось волшебное слово
"звездоплавание". Андрей твердо верил, что на Марсе есть люди, - в этом его
убедили "Аэлита" Алексея Толстого и Циолковский, с которым он так и не
посмел заговорить.
Андрею было шестнадцать лет, когда умерла мать. И детство сразу
кончилось. Стало темно. Во все щели дома вползала тоска. Она не давала ни
жить, ни дышать. Все, что радовало при матери, - цветы в палисаднике, небо,
трава, деревья, - все превратилось в боль, все напоминало о ней. Когда отца
не было дома, Андрей входил в ее комнату. Тут ничего не и случилось. На
письменном столе лежала раскрытая книга, на ночном столике стояли ее
лекарства, поблескивало стекло ее маленьких круглых часов.
- Николай Петрович, - говорила отцу соседка, - но сильные вещи надо бы
раздать за помин души. А, Николай Петрович?
Отец не отвечал и, сутулясь, уходил к себе. Мамины вещи по-прежнему