"Роберт ван Гулик. Тайна нефритовой доски ("Судья Ди")" - читать интересную книгу автора

неисполненной мечты. Теперь следы слез уже смыты - никто ничего не узнает.
Я даже уверен, что "Императорский вестник" обнародует в память обо мне
некролог, со скорбью поминая меня как подававшего надежды молодого
чиновника, которого постигла кончина после тяжелой и продолжительной
болезни. Продолжительной, действительно продолжительной - я давно уже не
человек, а труп.
Уже близок тот миг, когда палач вонзит свой острый меч в измученное
сердце преступника, - милосердный удар, несущий избавление от страданий.
Почему же ты, о ужасная тень, настаиваешь на продолжении моих
предсмертных мучений, ты, носящая кроткое имя цветка? Почему ты хочешь
разорвать мое сердце на кусочки, заставляя губить душу моей дочери? Она не
совершала никаких преступлений, она никогда не знала... Да, я слышу тебя,
мой ужас, представший в женском обличье, - ты говоришь, что я должен
записать все - чтоб она узнала...
Рассказать ей, как Небеса отказали мне в быстрой, мною самим избранной
кончине, и приговорили к медленной агонии в твоих жестоких руках.
Да, я поведаю дочери обо всем. О том, как я встретил тебя на берегу
озера, о той старой истории, которую ты мне рассказала. Но, клянусь - если
есть Небеса над нами - моя дочь дарует прощение мне, предателю и убийце!
Меня она простит, уверяю, - но не простит тебя. Потому что ты есть только
ненависть, воплощенная ненависть, и ты исчезнешь вместе со мною, умрешь
навсегда.
Нет, не толкай теперь меня под руку, ты сказала: "Пиши", и я буду
писать непременно. Может быть, за это Небеса пощадят меня... да и тебя тоже.
Впрочем - уже слишком поздно, - я понял, чем ты являешься на самом деле, и я
знаю, что ты никогда не приходишь без приглашения. Ты облюбовываешь и
пытаешь до смерти только тех, кто сам вызвал тебя к жизни чередой своих
темных дел.
Одно из которых и совершилось в тот раз.
Суд направил меня в Хань-юань расследовать запутанное дело о присвоении
уездной казны; подозревали, что в этом были замешаны местные власти.
Ты должна помнить, что весна в тот год была ранняя. В теплом воздухе
было растворено обещание чегото прекрасного; в своем
безрассудно-размягченном состоянии я даже подумывал о том, чтобы взять с
собою в поездку дочь. Но это благодушное настроение вскоре прошло, и я взял
вместо нее свою самую молодую наложницу, по имени Хризантема.
Таким способом я надеялся восстановить мир в своей измученной душе,
потому что Хризантема была некогда очень дорога мне. Когда же я прибыл в
Хань-юань, то я тотчас же понял, что это была пустая надежда. Та, которую я
оставил за своею спиной, еще сильнее овладела мной, и я даже не мог
заставить себя дотронуться до тонкой, нежной руки Хризантемы.
Я предпринял отчаянные усилия, стремясь поскорее распутать порученное
мне дело, дабы забыться в работе. Я сумел раскрыть его за неделю.
Преступником оказался столичный служащий, он сознался сам.
Последним вечером моего пребывания в Хань-юане местные власти в знак
своей благодарности дали отличный обед в мою честь в живописном Квартале Ив,
прославленном своими танцовщицами и певичками. Власти уезда были щедры в
изъявлениях своей благодарности и восхищения тем, с какой быстротой я
распутал досадный случай. Они говорили, что весьма сожалеют о том, что не
могут мне показать, как танцует Цветок Миндаля - самая красивая и