"Павел Вежинов. Весы" - читать интересную книгу автора

нашей первой встрече. Чувство отчужденности и душевного холода. Страх,
мелькнувший в ее глазах, когда она покидала палату. И, наконец, даже
нынешнее ее поведение, которое мне казалось уже нормальным. Может быть, оно
не совсем нормальное... Я уже несколько раз намекал, что хочу домой. Но она
словно не слышала меня и ничего не отвечала, хотя бы из вежливости. Чего она
боялась? Возвращения домой? Или большого, неизвестного мира, который ждал
нас за стенами больницы?
А я в самом деле стремился к себе, в тот дом, представления о котором у
меня не было вообще. Может быть, мне просто-напросто хотелось сбежать и из
великолепной больницы, и от великолепного врача. Бывали минуты и даже часы,
когда я чувствовал себя не человеком, а беззащитным и безмозглым подопытным
животным. Я начинал ненавидеть эти обтекаемые эмалированные аппараты, эти
провода, эти беспокойные стрелки, эти мигающие глазки, эти скользящие по
лентам перья самописцев, которые оставляют за собой кривые и путаные линии.
Всю эту науку, которой надо было проникнуть в меня, чтобы изучить и
проанализировать все нервные узлы и центры, будто именно там таилась моя
душа - моя тихонькая и скромная душа, как я тогда считал, которая никого, в
сущности, не интересовала. Я хорошо понимал, что я не прав, что я
неблагодарен, что все это делается для моего же блага, и все-таки в душе
противился этому вмешательству. Я не понимал, что это за чувство, и не
находил ему объяснения. Да мне и не надо было ничего объяснять самому себе.
Сейчас я думаю, что мной владело некое исконное и вечное стремление к
душевной цельности, которой человек дорожит и которую тщательно оберегает от
вторжения извне. Мне даже не хотелось бы говорить об этом, но я чувствую,
что сказать нужно. Я должен изложить все, что происходило со мной, и так,
как оно было, хотя это почти невозможно. И все же есть вещи, о которых
нельзя рассказывать все до конца, и по той же причине. Где гарантия, что,
разложив нечто на мельчайшие, самые деликатные составные части, их можно
будет снова сложить в единое целое? И что такая попытка не разрушит душевную
цельность человека?
Вот почему, когда я на следующий день вошел в кабинет моего врача, -
его личный кабинет, в котором он принимал амбулаторных пациентов, - то чуть
ли не с порога заявил:
- А не пора ли мне домой?
- Да ты сядь, сядь сначала, - отозвался он, не глядя на меня.
Я сел. И только тут увидел его глаза. Они легонько усмехались.
- Я знал, что ты это скажешь сегодня. Просто чувствовал. Каждый, кто у
нас лежит, подходит к этому рубежу. Одни раньше, другие позже. Я всегда
заранее чувствую, когда человек попросится домой.
Я посмотрел на него - такого доброго и насмешливого, такого заботливого
и преданного своему делу, - и тут же послал к чертям все свои эмоции - или
все тайны своей сбитой с толку души.
- Ладно, доктор, не буду спорить. Только скажи честно, кто ты - бог или
сатана?
- Ни то, ни другое, - спокойно ответил он. - Я - человек, который хочет
довести свое дело до конца.
- И что, по-твоему, нам еще осталось?
Он машинально полез в правый карман. Наверное, ему нужна была сигарета,
но он, конечно, не мог курить здесь, в больнице.
- Твое здоровье полностью восстановлено, - сказал Топалов. - Все, кроме