"Павел Вежинов. Измерения" - читать интересную книгу автора

более чем достаточно.
Отец открыл торговлю табаком. Не знаю уж, как он вел свои дела, но
через три года прогорел. Судьба его меня не удивляет - отец словно рожден
был неудачником. Щеголь, бонвиван, хвастун, он вообще мало походил на
болгарина, такое отвращение вызывала у него любая работа, все равно -
умственная или физическая. Даже совершенно обеднев, он одевался будто
какой-нибудь городской туз - всегда элегантный, отутюженный, с
внушительным золотым пенсне на ленточке, которое тогда еще только входило
в моду. Но вообще-то человек он был хороший, незлобивый, щедрый, безумно
доверчивый, что, вероятно, и привело его к разорению. Одна лишь моя мать
обожала его и превратила себя в его личную служанку. Ничем не блистала эта
бедная женщина - ни умом, ни красотою. Люди с большими претензиями обычно
очень мало получают от жизни. Отец женился на ней в надежде на какое-то
богатое приданое, которого, конечно же, так никогда и не получил. Сложная
штука человеческая наследственность - это вам не гороховая шелуха Менделя.
Когда бабушка переехала жить к нам, отец был всего-навсего владельцем
самой обычной кофейни. Да и кофейня-то едва заслуживала этого названия -
просто узенький коридорчик, где с трудом умещались три столика и очажок
для варки кофе. Но место было хорошее - в самом центре торгового квартала.
Кроме того, можно было не признавать за отцом никаких достоинств, но кофе
он варил мастерски. Так что трех жалких столиков было явно недостаточно
для его клиентуры. Отец рассчитывал главным образом на торговлю вразнос.
Кофе разносил в основном я и очень редко - мой брат, который был на шесть
лет старше меня и для такой работы считал себя слишком взрослым. К тому же
брат был гордец и воображала, подавая кофе, он краснел, будто вареный рак.
Впрочем, может, я и несправедлив к нему. Возможно, он просто был так же
застенчив, как и я. А мне казалось, что все люди, видя, как я таскаю по
лавкам круглый жестяной поднос с этими проклятыми чашками, смотрят на меня
насмешливо и презрительно. Я ужасно страдал, не то что мальчишки из других
кофеен, которые, распевая во все горло, разносили свои чашки, хотя
получали за это гроши - только чтобы не умереть с голоду.
До конца жизни не забуду я день, когда впервые увидел бабушку. О том,
что она переедет к нам, я знал давно. Дед Лулчо внезапно скончался от
инсульта, как это часто бывает с хозяевами постоялых дворов, которые не
прочь выпить с посетителями. Бабушка не могла жить одна. И все-таки ей
нелегко было решиться переехать в Пловдив. Наверное, там, в Панагюриште,
ее с огромной силой удерживала могила мужа. Но она согласилась - чтобы
люди не оговаривали отца, по ее собственному выражению. Так или иначе,
отец закрыл кофейню и почти на неделю уехал в Панагюриште. Славное это
было времечко. Мы целыми днями бултыхались в мелких заводях Марицы.
Однажды, вернувшись домой, я сразу понял, что бабушка здесь. Мать
возбужденно сновала по двору и, завидев меня, сказала:
- Иди, иди!.. И не забудь поцеловать ей руку.
Но я забыл, настолько меня поразил бабушкин вид. Я представлял себе
традиционную бабушку - сгорбленную, подслеповатую, с глуповатой беззубой
улыбкой. Когда я вошел, она сидела на высокой кровати, едва доставая
ногами до пола, и была больше похожа на немолодую девушку, чем на
старушку. Даже платочка на ней не было. Черные как смоль волосы спускались
на грудь двумя толстыми косами. А в них - ни одной седой волосинки. Хотя
тогда ей было уже около шестидесяти. Бабушка смотрела на меня пристальным