"Максим Веселов. Дом без приведений " - читать интересную книгу автора

способной владеть умами людей. Эта догадка послужила фундаментом для
надстройки полноценного "здания" Ваниных домыслов. Последнее время его
донимали мысли о возможных причинах "монетного рабства", в которое он
умудрился вляпаться. Очевидных причин не было. Явных - тоже. Тогда Ваня стал
искать скрытые причины. Раз монеты излучают власть, способную заставлять
людей трудиться от зари до заката, то... А что "то"? Вот тут и была
закавыка. А ничего. Миша не перебирал монеты подобно Ивану, не рассматривал
их и даже не пересчитывал. Он их приносил. И складывал в шкатулку. Монеты
пересчитывала Вика, жена Миши. Она же и забирала их из шкатулки, уносила, а
в дом возвращалась с различными пакетами, но уже - без монет. Не глуп был
Иван, догадался, что Вика, на стороне, обменивала монеты на содержимое
пакетов. И, чем чаще Миша приносил и складывал, тем быстрее Вика забирала и
обменивала... В этом была какая-то неведомая Ване связь.
Что бы проверить свои недобрые догадки, Ваня однажды провел
эксперимент: взял и спрятал шкатулку на видное место. Попросту - переставил.
Миши дома как раз - не было. Ох, как перепугалась Вика! Ах, как бегала по
всей квартире и искала злополучную шкатулку! Вот тогда-то, Ваня и понял: это
Вика вынуждает Мишу вкалывать под водой как проклятому, забывая о своем
предназначении - быть писателем! Уж слишком люб ей обмен монет на содержимое
целлофановых пакетов!
Тогда, по ведомому праву, решил Иван спасать Михаила Федоровича.
Дело было ясное: надо уводить из дому жену, и - подальше.
Начал, как в омут бросился. В неделю управился. Иван на выдумку -
мудер. Сперва обмазал губной помадой (у соседки снизу, из сорок второй взял)
душку Мишиного ключа. А когда тот пришел домой, вынул ключ и принялся
открывать дверь, он комариком укусил Мишу в щеку. Тот ничего не подозревая,
шлепнул себя по щеке измазанными пальцами и оставил на лице характерный
след. Скандал с как бы искренними оправданиями. Есть.
Далее вошел в азарт.
Испортил лифт, когда Миша возвращался вечером домой, и тут же разрядил
его мобильный телефон. Обождал полтора часа, пустил лифт как ни в чем ни
бывало. Упреки во лжи. Стал блокировать телефон Миши, когда тот собирался
звонить Вике, а ее звонки сбрасывал тут же, при поступлении. Эти двое раньше
постоянно названивали друг другу в течение дня раз по десять, теперь - как
обрубило. Ага, объяснения уже не помогали: дома при проверке мобилы работали
как Отче наш - и на вызов, и на прием друг друга! "Врет, мерзавец!" Ага!
Ату! После сошедшего с ума лифта, с Мишей стало твориться по вечерам
невообразимое: пропадали башмаки и оказывались на верхней палубе; рвались по
швам штаны, и требовалось их целый час зашивать (не идти же так по Питеру!);
сквозняком сносило со стола отчеты; рухнул трап; автоматически захлопнулась
дверь - Миша последним выходил - если бы не вахтенный матрос, просидел бы в
каюте до утра... Однажды устал как черт и пошел домой в телогрейке... но не
в своей. Витькиной. Наутро Витька божился, что никогда в жизни не носил в
кармане телогрейки дамских кружевных плавочек, хотя, поразмыслив, припомнил,
что не так давно выпивал в штабной сауне с красавицами усеченной морали и
мог, словом...
Словом, это была последняя капля.
Больше Вика не собиралась слушать фантастических рассказов от
суженого-ряженного. Она "была сыта". Собрала вещи и только ее и видели, даже
записки не оставила. А "об чем писать", если и так все было ясно и понятно.