"Максим Веселов. Гоголиада " - читать интересную книгу авторадержите, коль две книги, еще в рукописях мне первому собственноустно читали,
и даже с дневником перед тем, как сжечь - ознакомили, так, голубушка вы моя, удостойте, прошу вас, прочтите и четвертую... Я зайду к вам намедни, без сотоварищей, без прессы, один, как и раньше, да у комелька и послушаю? А вы мне поворкуете, прочтете книжечку, да? Завтра, в пять?! Упоминание графом сожженный дневник не прошло бесследно. Графу показалось, что конец его фразы она даже и не услышала. Глаза затуманились, и сознание направило взгляд Гоголиады куда-то назад, наоборот, вглубь ее мозга, к памяти. Тело осталось, стояло тут, перед ним, а Гоголиады в нем словно и не было, она будто выпорхнула куда-то. Графу стало страшно. Он покашлял. Попереминался с ноги на ногу. Покашлял. Буфы тяжелого бархата штор наполнились сквозняком, как паруса. Где-то скрипнула дверь. Странно заржала лошадь внизу. Внизу. Там люди. А здесь тело Гоголиады с открытыми глазами и вздымающейся грудью. Она дышит, но ее здесь - нет. Что такое "стеклянные глаза", он не знал, но глаза из стекла видеть приходилось. Теперь рядом с ним стояла вполне живая женщина, но мимо него смотрели ее живые зрачки из стекла. Вдруг по телу Гоголиады рябью прошла мелкая дрожь, и глаза оживились. Она возвращалась. Граф облегченно выдохнул последний хмель. - Ваше общество мне не неприятно, Граф, и потому заходите, когда вздумаете, но только книги я новой не написала, уж вы поверьте мне, а не слухам столичным... - Слухами светская жизнь полнится! - затараторил граф, стараясь перешептать плохо отступающий страх, - Голубонька, вы свет хоть и видите, и в оном бываете, но - изредка, и как бы - опрометью, а сути его и не знаете: как павлины павами ходят, а послушать, как сии павлины поют, так ой-е-ей!.. Граф случайно раздавил чашку с остатками кофе. Вытер (по возможности незаметно от хозяйки) руки о скатерть, запихнул носком туфли осколки под стол. - Не доводилось в павлиньи песни вслушиваться, - нараспев задумчиво произнесла Гоголиада, словно пробуя слова на вкус, - А вот, что бы "свет слушать"... ума не хватило. Свет, если он есть, он изнутри проглядывает. Тут уже не согласился граф: - Не ругайте, голубонька, свет наш. Он хоть и хилен, а все ж - наш! Пусть ростом не удался, от времени только скрючивается, а не растет, а если и растет, той куда-либо в бок, то на запад, то на восток, пусть ударение он не знает, куда влепить, толи на п-о-няла, толи на пон-я-ла, а все же он - наш, национальный... э... многонациональный... (хмыкнул новому, зародившемуся в его трезвеющей голове писательскому каламбуру) и татарский на треть!.. Так для того такие как вы, голубонька и пригодитесь! Обсветить! Облагородить! Чтоб и просветить нашу жизнь пустосветскую! Граф остался доволен своей речью и победно посмотрел на собеседницу. Но той не было на прежнем месте. Граф опять вздрогнул и поискал ее глазами, дико оглядываясь в пустом и темном замке. Гоголиада сидела на корточках у камелька, грела пальцы, смотрела на них, а не в огонь. Он не слышал, как она отошла так далеко во время его проповеди о национальных светских особенностях. Что ж, над всем задумываться - думалки не хватит. Сам подошел к ней, встал за спиной. Лишний раз видеть ее |
|
|