"Лев Вершинин. Приговоренные к власти (Роман-хроника)" - читать интересную книгу автора

- Что слышу я? Где ваша честь, мужи-македонцы? Если вы забыли, что
право царей судить и карать не подлежит людскому суду, если забыли, что
перед вами - жена царя вашего Филиппа, мать Божественного Александра, то
вот - супруга Божественного и сын его, ваш законный царь, уповающие на вашу
защиту!
Молодая, начинающая стремительно полнеть азиатка, широко распахнув
черные глаза, вздрогнула и отступила на шаг, крепко ухватив за руку смуглого
малыша, увенчанного тонким золотым обручем.
- А вот сестра Божественного и племянник его!
Еще одна женщина, не очень молодая, но изящная, с такими же дивными
изумрудными очами, как и у Олимпиады, усмехнувшись, горделиво расправила
плечи, и юноша, уныло переминающийся подле нее с ноги на ногу, растерянно
сморщил туповатое поросячье личико.
- Боги не простят вас, если вы отдадите лютым врагам на поругание и
истребление семью вашего законного царя! Вы слышите, не простят! Опомнитесь
же!
Исступленная вера, звенящая в словах царицы, несколько смутила воинов.
Тем паче что за женщиной мерещилась зыбкая тень в рогатом шлеме, готовая
вступиться за мать...
Впрочем, наваждение продлилось не больше двух-трех мгновений. Не
следовало ей упоминать богов!
- Ты, госпожа, нарушила все законы, людские и божеские, и звериные! -
отвечает солдат, и слова его звучат сочно, словно плевки. - Ты упилась
кровью лучших людей Македонии, и Македония пришла взыскать с тебя за
пролитую кровь по законам предков. А с государем Александром, сыном
Божественного, и с почтенной вдовой, госпожой Роксаной, и с иными, сколько
их ни есть, не случится дурного...
Он усмехается.
- И мы не нарушим присягу. Мы просто уйдем. Но ты, упыриха, не
избегнешь своей судьбы!
Улыбка становится мягче, ласковее: воин обращает заросшее лицо к
маленькому мальчику с золотым обручем на темно-рыжих кудряшках.
- Прощай, великий Царь Царей! Македония любит тебя и не обидит. Когда
придет твое время созывать войска, мы все, как один, придем на твой зов.
Запомни, добрый наш государь, мое имя: Ксантипп!
Он дружелюбно подмигивает, и малыш застенчиво прячет личико в складки
материнских одеяний. Лишь теперь видно, как молод дерзкий воин. Нарочито
угрожающая хрипота в голосе и грязные подтеки на щетинистом лице состарили
его едва ли не вдвое, но улыбка так ярка и безыскусна, как это бывает лишь в
самом начале третьего десятка весен.
Сказано все.
Гулко печатая шаг по плитам переходов, посланцы гарнизона уходят.
Они идут к выходу в темноте и сырости вымороженных стен дворца, и
стражники-молоссы, дети гор Эпира, кровная родня Олимпиады, приведенные
царицей из изгнания, провожают их хищными взглядами. Молоссы не разбирают
греческого чириканья. Но они видят: их княжна огорчена. Одно лишь движение
брови - и негодяев взметнут на копья. Но Олимпиада не подает знака. Молоссов
менее сотни, а за стенами дворца - почти три тысячи озверевших до предела,
изголодавшихся, готовых на все вооруженных бунтовщиков. Нельзя доводить
взбесившееся стадо до крайности. Пусть лучше уходят...