"Лев Вершинин. Сага воды и огня" - читать интересную книгу автора

сторонились меня и не мешали Ингрид говорить недобрые слова, иные - из
страха перед долгой памятью дочери Гордого, а многие из неприязни к
валландской крови, половинной долей разбавившей мою. Злее же прочих были
братья мои Эльдъяур и Локи: ведь обида матери стала их обидой, как и
положено для добрых сыновей. Локи, острый на язык, назвал меня впервые
Чужой Утробой, и смеялась Ингрид, и окликали братья меня так, не боясь
моего гнева, ибо их было двое, а я один, возрастом же Эльдъяур превосходил
меня на зиму и лишь на две зимы уступал ему Локи. Люди же фиорда, глядя на
воду жил, текущую по моему лицу после встреч с братьями в укромном углу,
судачили, смеясь: "Видно, охота была пошутить асам, если залили они в жилы
валландке кровь цвета нашей!" Отцу же, когда приводил он на зиму коня
морей, не говорил я о своих обидах, думая так: и вправду, ведь я - Чужая
Утроба; за что ему упрекать сыновей? И еще думал я: пусть говорят Эльдъяур
и Локи; придет время и моему гневу.
Двадцатую зиму встретил я, когда раньше времени вернулся из похода
Сигурд-ярл, вместо добычи привезя с собой правую руку, завернутую в мешок
из тюленьей шкуры. Притихли было люди Гьюки-фиорда, не зная, что будет
теперь, когда проведают соседи об увечий? Не придут ли со злом? Но смеялся
Сигурд: "Что с того? Со мной моя рука, вот лежит она в мешке. А что не на
плече, так это и удобнее: рукавица не нужна!" И поняли свою ошибку соседи,
когда пришли, но для многих уже не было выгоды в мудрости: головы их
остались на столбах у моря даром вороньему роду, детям священного Мунира,
птицы Одина, отца героев. Обилен был пир, и долго благодарили вороны нас
отрывистым криком, когда, отягченные пищей, улетали с побережья.
Но, хоть и смеялся Сигурд-ярл, иссякали силы его; сваны-оборотни,
приходя незримо, сушили отца. И, почувствовав предел жизни, призвал ярл
людей фиорда, и пришли они на зов, толпой став у крыльца, опершись на
мечи. Когда же стих говор, вышли к ним старейшие, ведя Сигурда; сам не мог
уже стоять прямо. И вызвал ярл из толпы нас, сыновей. Эльдъяур первый
подошел на зов, по праву старшего, видевшего два десятка зим и еще две.
Сказал Сигурд: "Старшего право - лучшая доля!" И, сказав так, отдал
Эльдъяуру ведьму щитов, секиру отца своего Агни Удачника, с насечками на
древке, и было этих насечек ровно сто, по числу побед, принесенных ею деду
моему. Когда вернулся к викингам Эльдъяур, шагнул я к крыльцу, ибо вторым
был по старшинству, но опередил меня Локи, младший - и не по закону был
такой поступок. Но не возразили викинги, и промолчали старейшины, и
усмехнулась Ингрид-свейка, взглянув на меня; Сигурд-ярл также не отослал
Локи на его место, видя, что люди фиорда не встанут за валландского
выкидыша; так еще называли меня за спиной. Сказал Сигурд: "Младшего доля -
верный защитник".
И, молвив так, отдал Локи луну ладьи, щит, сохранявший еще прадеда
моего Бальгера, сына Инге, и изгрызен был обод щита: известно ведь, что,
унаследовав нрав Горячки, берсерком [берсерк (сканд.) - воин, одержимый
безумием во время сражения] был Бальгер, забывавший в гневе боль и
изгрызавший в ярости свой щит. С торжеством усмехнулась Ингрид, люди же
сказали: "Поистине, велика любовь ярла к младшему сыну: старшему славу
недавних дней передал Сигурд, для Локи же древней славы не пожалел". И
посмотрели на меня, ибо мне пришло время идти к отцу, даром же мне мог
быть лишь меч, поданный старейшими. Хороший меч, тяжелый, в ножнах,
изукрашенный серебром, славный меч отца моего Сигурда, принесший ему славу