"Дмитрий Вересов. Аслан и Людмила ("Кавказские пленники" #3) " - читать интересную книгу автора

сердцу гостей Вера Федоровна не соглашалась ни за что на свете. Она
говорила, что сейчас, после большевистского потопа, они уже причалили своим
ковчегом к горной вершине Арарата. А раз они в горах, то следует соблюдать
законы гор, особенно горского гостеприимства. Недаром ее бабушка была
грузинской княжной.
В свете апельсинового абажура, покачивающегося на сквозняке от часто
открываемых гостеприимных дверей, можно было различить много известных лиц
русской эмиграции: депутатов Госдумы, политических деятелей, художников,
писателей. Сюда захаживали Струве и Бурцев, здесь имели свои именные места
в креслах и на диванах Малявин и Судейкин, наблюдали за уходящими типажами
русской истории Алданов и Куприн. В последнее время, правда, приемы Веры
Федоровны не были богаты на знаменитые фамилии, и это ее несколько
расстраивало.
Пока Иван Иванович щедро отвешивал попахивающие нафталином комплименты
Кушнаревой, заглаживая свою неловкость, она украдкой подмигивала гостям и,
как заправская актриса, изображала постепенное смягчение женского сердца.
- Какой стиль, Иван Иванович! - говорила она. - Это прямо Надсон
какой-то или даже Бальмонт! Mail il me semble, messieurs, que nous ne
sommes pas en nombre!1 Где же наш Алексей Николаевич? Будет ли он сегодня?
Никто, господа, не слышал?
- Как же, Вера Федоровна, - отозвался Леонтий Нижеглинский, некогда
профессор Петербургской консерватории, теперь же заправский тапер в
синематографе "Etoile", - писатель Толстой поехал сегодня по буржуям. Я сам
слышал, как он кому-то говорил нарочито громко: "Поеду сегодня ко всякой
сволочи ужинать!" Представьте, так и сказал: "всякой сволочи".
- Что делать? - Вера Федоровна грустно вздохнула. - Алексей Николаевич
любит вкусно поесть. Простим ему этот не самый страшный грех...
- Как хотите, Вера Федоровна, - вставил словечко прощенный Яковлев, -
только плут ваш Толстой. Алешка он и больше никто. Я его так и называю -
Алешка, хоть он и писатель из Толстых. Других Толстых люблю, Алексея
Константиновича, как святого, почитаю, а этого... Алешка!
Теперь Иван Иванович поддразнивал Кушнареву, как бы мстя ей за минуты
неловкости и наказание комплиментами.
- Перестаньте, Иван Иванович, я на вас рассержусь.
- Алешка! Алеха! Лексейка! Леха! - не унимался Яковлев, пока брови
Веры Федоровны не опустились до самой нижней позиции, что означало начало
серьезной обиды.
Яковлев хорошо знал эту границу и вовремя унялся. Обижать Веру
Федоровну в русской эмигрантской среде было не принято.
- Вы прямо ему адвокат какой-то, - сказал Иван Иванович
примирительно. - А вот не знаете, какую он штуку авантюрную недавно
выкинул. Сам мне и рассказывал, гордился. Рассказать, что ли, Вера
Федоровна?
- Расскажите, сделайте милость.
- Так вот. Сейчас многие помещики русские продают свои имения. Потому
как многие их по дешевке покупают. Надеются, что Советы вот-вот падут... Во
временность большевиков верят...
- А вы что же не верите, Иван Иванович? - испуганно спросила Зиночка
Звонарева, еще молодая женщина, но уже вдова.
- Я, сударыня, верю в Господа нашего Иисуса Христа. Верю, что за грехи