"Дмитрий Вересов. Аслан и Людмила ("Кавказские пленники" #3) " - читать интересную книгу автора

перед ним, как перед Богом... почувствовать его как отца... Вот чего бы я
желал больше всего в этих Парижах хваленых, будь они не ладны...
Так говорил Иван Иванович Яковлев, когда-то аристократ, помещик,
заводчик известной на всю Россию породы рысаков, а теперь в Париже -
тусклый старичок, похожий на заварной фарфоровый чайник с отбитым носиком и
чужой, не в тон, крышечкой.
- Где же вы нос себе расквасили, Иван Иванович? - спрашивала его
хозяйка квартиры, бывшая фрейлина Ее Императорского Величества княгиня Вера
Федоровна Кушнарева, нынче же - сухонькая бабулька, правда, с балетной
осанкой и живой, заинтересованной улыбкой. - Неужто так молитвенные поклоны
неаккуратно отбивали? Или подрались с кем? С либералом, должно быть? Не
конфузьтесь, Иван Иванович, здесь все свои.
- Так все там же, матушка, - отвечал Яковлев, поправляя свой салатного
цвета берет, который скрывал все еще переживаемое им отсутствие серебристой
гривы светского льва, - все там же, на лестнице у мадам Дюмаж, в ее
чертовом пансионе. Разве можно экономить на лестницах, господа? Черт знает,
какая узость и темень! А вы помните, Вера Федоровна, петербургские парадные
лестницы? Мрамор, позолота, ковровая дорожка, слепящий свет! А главное -
зеркала!.. Ведь я говорил этой скряге, мадам Дюмаж - всего одна лампочка
или свечка и несколько зеркал, правильно расположенных, и вся лестница
будет освещена. Кажется, так Кулибин осветил императорские покои? А, Вера
Федоровна?
- Помилуйте, Иван Иванович! - замахала на него руками княгиня
Кушнарева. - Вы уж совсем меня состарили. Туманно намекаете, что я еще при
Екатерине служила? Что я - живая история? Видать, здорово вы на лестнице
головой треснулись.
- Как вы могли подумать такое, сударыня?! - воскликнул смущенный
Яковлев, не замечая веселого притворства в негодовании бывшей фрейлины. -
Не к возрасту вашему обращаюсь, а к... а к...
Иван Иванович совсем сбился, "акнул" еще пару раз, но тут заметил, что
хозяйка не сердится, а потешается над ним. Действительно, видно, здорово он
треснулся головой, раз мог усомниться в добром характере Веры Федоровны. Ее
небольшая квартирка в Паси уже несколько лет гостеприимно принимала русских
эмигрантов, которые ради скромного чаепития, но с добрыми словами и
улыбками вприкуску, раз в неделю шли к несуразному серому зданию, высота
которого в несколько раз перекрывала ширину переулка.
Каждый раз, сдержанно ругаясь, эмигранты задевали полами пальто
жестяной мусорный бак у самого подъезда, так щедро освещенный газовым
фонарем, словно это была главная достопримечательность переулка. Вера
Федоровна иногда, не к чаю, разумеется, говорила, что местный мусорщик -
настоящий английский шпион и в мусорном контейнере отправляет шифрованные,
очень дурно пахнущие донесения.
Княгиня Кушнарева потеряла в гражданскую войну единственного сына,
который погиб где-то на Соляных озерах Манычского фронта. Вера Федоровна
плохо представляла, где проходил такой фронт, но откуда-то узнала, что
белые там воевали против Конной армии Ворошилова и Буденного. Именно этих
большевистских вождей Кушнарева ненавидела. На остальных в ее добром сердце
ненависти не хватало, она их просто игнорировала.
Она очень быстро обеднела в эмиграции, званые обеды становились все
скромнее, пока не заменились чаепитиями. Но отказать себе в приеме милых