"Дмитрий Вересов. Аслан и Людмила ("Кавказские пленники" #3) " - читать интересную книгу автора

наглядно, так сказать, в наилучшем разрешении личной драмы, или, я бы
сказал, личной мечты. Если я пойму этот самый свой личный конец как символ
вселенского, то примирюсь с вечной кажущейся неудовлетворенностью
апокалиптических ожиданий... Вы понимаете меня?
- Допустим, - зевнула девушка, а Борского понесло дальше.
- Читали у Соловьева про три жизни? Так вот, хоть бы пришлось
преодолеть все ужасы этих трех жизней, я непременно дождусь, даже в
смертном сне своем, мечты воскресения. Она явится всенепременнейше. Вот
тогда пригрезится то, что у кого запечатлелось. Тот не нарушит заповеди:
"Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою", кто... Что
это? Посмотрите сюда?
Люда посмотрела с усталым вздохом, куда указывал Борский. Они давно
прошли еловую аллею, заросли шиповника, и шли краем луга. До Петрова дня
луга стояли некошенными, густая трава, казалось, истекала земными соками в
ожидании косы. В нескольких шагах от дороги, в примятой траве, отпечатался
силуэт недавно лежавшего здесь человека. Трава была так густа, отпечаток
был до того четким, что можно было догадаться, что лежала здесь девушка.
- Вы видите?! - вскричал потрясенный Борский. - Мне рассказывали
крестьяне... В этих местах есть такая фантазия... Таинственная девушка
мчится полем, едва касаясь травы. Понимаете? Она мчится по ржи! Как я мог
забыть это крестьянское поверье? Может, здесь она упала в изнеможении или в
неземном восторге. А, может, здесь она исчезла во времени... Практично и
наглядно... Понимаете?.. Она... Она...
С Борским явно было неладно. Он побледнел, губы его дрожали, пепельные
волосы прилипли ко лбу. Люда с тревогой оглянулась по сторонам. Зашли они,
пожалуй, далековато, до усадьбы не докричишься. А с юношей, кажется, сейчас
случится припадок. Вроде, не слышала, чтобы Борский страдал падучей.
Какую-то помощь таким оказывают? Юлий Цезарь, Достоевский... Что-то такое
она читала, что-то такое им вставляют в рот, чтобы не откусили язык. Что же
им приподнимают - голову или ноги? Если бы знать...
- Успокойтесь, Алексей Алексеевич, - Люда осторожно дотронулась до его
плеча, чтобы, если потребуется, быстро отдернуть руку. - Никто никуда по
ржи не мчится. Это деревенские девки и парни играли здесь в "Кострому".
- Что? В какую "Кострому"? - Борский смотрел на нее, видимо, не
узнавая, или притворяясь. Но волшебное слово "Кострома", кажется, вернуло
его к земной жизни.
- Обыкновенная народная забава, - заговорила Люда голосом учительницы,
диктующей гимназистам. - Один ложится в траву и притворяется мертвым.
Остальные подходят, дразнят, потешаются. "Кострома" вскакивает и бежит за
ними. Очень веселая игра.
- Игра, - задумчиво повторил Алексей. - Да-да, конечно, игра и больше
ничего.
- Или просто здесь лежала девушка в траве, раскинув руки и ноги, -
сказала Люда и осеклась, вдруг поняв, что здесь могло действительно
происходить.
Люда Ратаева к тому времени прочитала великое множество французским
романов, некоторые из которых были достаточно фривольны. Но, не зная в
точности всей физиологии разворачивавшегося на страницах действа, девушка
представляла себе невероятную чепуху. Продвинутые подруги из гимназии
однажды даже дали ей посмотреть порнографические открытки, которые каким-то