"Дмитрий Вересов. Избранник Ворона (Ворон #4)" - читать интересную книгу автора

- Я не хочу никого судить, да и не имею права. Ольга Владимировна -
выдающаяся, почти великая певица, талант, полностью раскрытый и
реализованный, - без намека на иронию сказал Нил. - Она живет только
оперой, а все, что не есть опера, для нее существует лишь фоном, где-то
там, на самой периферии сознания.
- В том числе и единственный сын?
- В том числе и единственный сын, - подтвердил Нил. - Только винить
ее в этом - все равно, что пенять на луну за то, что не греет. Теперь-то я
понял, а прежде сильно обижался... Пожалуй, единственное, в чем ее можно
упрекнуть - что она вовремя не осмыслила свой жизненный вектор и допустила
мое появление на свет...

IX
(Ленинград, 1963)

Минуло два года. Мамина слава крепла, ей присвоили звание
"заслуженной артистки", а потом вызвали в Москву и наградили медалью.
Сразу по возвращении они с бабушкой затеяли большую перестановку,
поскольку теперь маме нужна была отдельная комната для отдыха и занятий.
Для начала Нилушку выселили из его с мамой спальни, куда тут же запустили
мастеров, обивших стены специальными звукоизолирующими панелями и
поставившими новую дверь, обтянутую чем-то толстым и мягким. Его кровать
выкинули на помойку, заменив ее новым раскладным диваном, а диван, вместе
с его столиком и ящиком с игрушками, затолкали в угол гостиной.
Но и этот угол не стал для него тихим прибежищем - вскоре в гостиную
перекочевал бабушкин рояль, и сюда с утра до позднего вечера стали ходить
ученики. Учеников у бабушки заметно прибавилось, и хотя она вдвое
увеличила плату за обучение, попасть к ней могли далеко не все желающие -
еще бы, брать уроки у матери самой Баренцевой! Бабушка уже не могла
позволить себе проводить занятия в своей комнате, где теперь безвылазно
находилась бабуленька, вконец одряхлевшая и утратившая последние признаки
презентабельности и транспортабельности. Ни приласкать правнука, когда он,
изгнанный из других комнат, забредал в ее старческую обитель, ни сказать
ему что-нибудь хорошее она не могла, если вообще когда-нибудь умела. С
другой стороны, была уже не в состоянии шипеть и шпынять - и на том
спасибо. Даже детский сад, куда его вскорости определили, чтобы зря не
болтался под ногами, казался, по сравнению, мил и приятен, и домой
возвращаться было ой как тяжко.
Но зимой садик закрыли на ремонт, а детей перевели в другой, в
четырех трамвайных остановках. Нилушку решили туда не водить - далеко, к
тому же мальчику осталось всего полгода до школы. Теперь, в оставшееся от
платных учеников время, бабушка занималась с ним не только музыкой, но и
арифметикой, чистописанием, на ручонках, непривычных еще к перу, не
сходили чернильные кляксы и синяки от злой бабушкиной линейки. Шарлота
Гавриловна со своими ветхими учебниками стала приходить и днем.
- Nil! - все чаще шипела она, - Cesse-la! Tiens en place! "Прекрати!
Не вертись! (фр.)"
Он ненавидел французский язык, ненавидел Шарлоту, ненавидел бабушку.
"Она же такая старая! - думал он, забившись в уголок. - Ей пятьдесят
восемь лет! Ну почему она все никак не умрет?!"