"Дмитрий Вересов. Избранник Ворона (Ворон #4)" - читать интересную книгу автора

VII
(Ленинград, 1960-1961)

- К четырем годам Нилушка прекрасно понимал, что такое "папа". Папа -
это была большая и тяжелая малахитовая рамка, стоящая на крышке
бабушкиного "Шредера" рядом с белыми головками, одна из которых называлась
Бетховен, а вторая - Чайковский. Из рамки выглядывал какой-то черно-белый
дядя с аккуратно зачесанными редкими волосами и длинными, подкрученными
усами. Дядя смотрел сердито, Нилушка боялся его и не понимал, зачем в
такой красивой папе живет Бармалей. Про Бармалея ему читала бабушка, маме
было вечно некогда, она приходила поздно, мимоходом чмокала в щечку
засыпающего Нилушку и тайком от бабушки - зубки были уже почищены! -
совала ему конфетку в яркой шуршащей обертке.
- На работе дали? - спрашивал он сквозь дрему.
- На работе, - рассеянно соглашалась мама.
- Значит, ты хорошо работала, - резюмировал он и проваливался в сон.
В доме было много вещей, которые хотелось потрогать руками, много
кисточек, которые так хотелось потрепать, - на бархатных красных
портьерах, на скатерти, па абажурах, низко нависающих над столом в
гостиной, над маминой кроватью в спальне, над роялем в комнате, где жили
бабушка с бабуленькой. А еще там был сундук - тяжелый кованый сундук,
покрытый ковром. Как-то, когда бабуленька лежала в больнице, а бабушка
пошла ее навестить, взяв с него честное слово, что он будет вести себя
хорошо и никуда не отлучаться от стопочки книжек-складышей - из них можно
было строить домики, а можно было и просто разглядывать в них картинки, -
он не утерпел, пробрался в бабушкину комнату, пыхтя, стащил с сундука
ковер, поднатужился, поднял тяжелую крышку... Среди старых, пожелтевших
нот и разных пыльных коробочек он отыскал совсем ветхий коричневый альбом
с фотографиями. Незнакомые, странно одетые дяди и тети, дети в длинных
платьицах с кружевными подолами, в маленьких мундирчиках... Больше всего
было одного дяди - толстого, важного, со стеклышком в глазу, с узенькими
белыми бакенбардами. На многих фотографиях дядя этот был в блестящей
высокой шляпе и смешном пиджаке, коротком спереди и очень длинном сзади,
так что получалось что-то вроде хвостика. Дядя стоял на сцене, как мама в
опере, в руках у него были то тросточка, то зонтик, то небольшая
грифельная доска, вроде той, что бабушка подарила ему на день рождения. К
тому же в сундуке отыскался хрупкий и пожелтевший лист бумаги с портретом
того же дяди и четкими большими буквами, среди которых он узнал самую
большую - "В".
Бабушка застигла его за увлеченным разглядыванием, отчего-то ужасно
рассердилась, поставила хнычущего Нилушку в угол на бесконечные полчаса, а
за обедом оставила без сладкого. Несмотря на суровость наказания уже через
день Нилушке снова захотелось поглядеть альбом, и когда бабушка опять ушла
в магазин, он снова был в ее комнате, у заветного сундука. Увы - на крышке
висел новенький, сияющий дужкой замок.
Какое-то время В. являлся Нилушке по ночам, пугая и одновременно маня
холодным взглядом, медленными, отточенными жестами крупных белых рук.
Потом перестал... Спрашивать про этого таинственного господина у мамы он
не захотел, а у бабуленьки, вскоре возвратившейся из больницы, было и