"Елена Николаевна Верейская. Три девочки (История одной квартиры) " - читать интересную книгу автора

попросту - озорной. Дружил с ребятами самыми отпетыми, дважды убегал из
детского дома и бродяжил с беспризорниками. К пятнадцати годам попал я в
такой детдом, который хоть и назывался этим, именем, а был вроде трудовой
колонии. Устроен он был в имении какого-то богатого помещика. Дом
двухэтажный, каменный, крыльцо с колоннадой, зал в два света, комнатам числа
пет, а кругом дома парк огромный, старый. Липы в два обхвата, березы такие -
посмотришь на макушку - шапка валится. И протекала через парк речка,
неширокая, извилистая, быстрая-быстрая. Берега у нее были невысокие,
обрывистые, и на крутых поворотах подмывала она каждую весну берег все
больше и больше, так что в некоторых местах прямо над водой висели
обнаженные корни вековых деревьев. Черные гладкие, переплетались, как змеи.
И не было у нас, ребят, большего удовольствия, как сесть на такой корень,
ноги свесить и раскачиваться; а он пружинит, так тебя вверх и подбрасывает.
Под ногами у тебя вода несется, булькает, и мечутся в ней из стороны в
сторону прибрежные водоросли. Хорошие были местечки!
Шел как раз девятьсот девятнадцатый год; бурное было время. Не кончилась
еще гражданская война, - всё, что в стране было молодого, сильного,
энергичного, - всё было на фронте. А педагоги были у нас случайные, менялись
поминутно, и дисциплины, можно сказать, почти вовсе и не было. Верхний этаж
в доме занимали девочки. Мы - мальчишки - царили в нижнем. Они презирали
нас, мы презирали их. Мы их даже не тузили, - это казалось нам ниже нашего
достоинства.
- Фу! Какие противные! - выпалила вдруг Люся.
- Ш-ш! - зашикала на нее Наташа.
- Был у меня дружок Гулька, - продолжал Леонтий Федорович. - Годами он
был немного старше меня, а жизненным опытом, наверное, - вдвое. Он успел и
всю страну исколесить, и в тюрьмах посидел, и около фронтов болтался. Я
перед ним чувствовал себя щенком и смотрел на него чуть ли не с
благоговением. А он отчаянный был мальчишка. Шла зима, и у нас с ним твердо
было решено: весной снова удерем и пойдем бродяжничать.
Ранней весной, когда только днем чуть начало капать с крыш, приехал
новый заведующий, по имени Михаил Иванович. Приехал не один - привез с собой
несколько новых педагогов и целую партию ребят, переведенных к нам из
другого детдома. Приехали они вечером; и уже через час после приезда собрал
он нас в зале и поговорил с нами. Видим - н-да... дяденька "сурьезный".
Говорит спокойно, голоса не повысит, а мы и сами не поймем, в чем дело, а
только чувствуем, - этот приберет нас к рукам.
Гулька даже заскучал. Шепчет мне: "Не станем весны дожидаться, удерем
скоро". Ну а я... ясно: куда Гулька, туда и я. "Удерем", - говорю.
На другое же утро, чуть свет, разбудил меня Гулька.
- Слушай, Ленька, - шепчет, - пойдем, помоги мне.
- Чего ты затеял? - шепчу. . - Одевайся живо. Пойдем!
Вышли в сени, тихонечко засов отодвинули, выбрались на крыльцо. Мороз,
тишина, а заря - во все небо.
- Идем скорей, - говорит Гулька, - не опоздать бы. Сейчас солнце
взойдет, скоро вставать начнут.
Пошли по тропочке в парк.
- Ну, рассказывай. Гулька, - в чем дело?
- Хотел я один справиться, да кряхтел-кряхтел, не выходит. Понимаешь -
не уходить же нам с пустыми руками. На первое время хоть что раздобыть надо.