"Джейн Веркор. Плот "Медузы"" - читать интересную книгу автора

пирожное, нужно было перестать кричать. И вот это-то, это единственное, я
помню - свое унижение. Само собой, я сдерживаю слезы, но, жуя пирожное,
думаю - не такими словами, конечно, но все-таки думаю с досадой, с обидой:
"Она заткнула мне рот пирожным".
- Черт возьми! Полтора года - и уже такая гордыня!
- Гордыня? Навряд ли. По-моему, тут было другое, я не мог перенести
самовластия взрослых, того, что они по своей прихоти вертят слабым,
беззащитным существом: захотят - заставят плакать, захотят - заткнут рот.
Уже в том возрасте мне была невыносима несправедливость, навязанная силой.
- Вы не такое уже редкое исключение. Всем детям в большей или меньшей
степени присуще это чувство.
- Не уверен, что именно оно. По сути дела, я ополчался против плохо
устроенного мира, в котором взрослые знают все, а дети ничего, не знают
даже, что можно, а что нельзя. Чувство страха, вернее, уверенности, что
мне придется быть изгоем, окрасило все мое детство. Вы меня понимаете?
- Не совсем. Изгоем - где? В дурно устроенном обществе?
- В мире, где тот, кто знает все - будь это отец, мать или сам Господь
Бог, - не желает уберечь ребенка от промахов, порожденных неведением, а
потом его же награждает тумаками. Разве это справедливо? Разве допустимо?
Вот каково было мое чувство. Чувство отторгнутости, одиночества. Ощущение,
что ребенок одинок. Что ему не на кого рассчитывать. А вот вам еще одно
воспоминание. Я вас не утомил?
- Нет, нет, я слушаю.
- Я был тогда чуть постарше - лет четырех или пяти. Меня учили читать
Священную историю. Вначале кара, назначенная Адаму, вызвала у меня просто
отвращение: "В поте лица твоего будешь есть хлеб". "В поте лица" - какая
гадость! Но когда мне объяснили, что это значит, я и вовсе приуныл: хлеб
надо было _заработать_. Долгое время я полагал, что нет ничего проще -
пошел в банк и взял деньги. Но тогда почему же каждый раз, когда
приближались _последние дни месяца_, отец ворчал: "Сколько веревку ни
вить, а концу быть!" Мать проливала слезы. Этот "конец" не выходил у меня
из головы. Значит, заработать себе на хлеб не такое простое дело? А вдруг
я этому не научусь? Вдруг я стану таким, как нищие попрошайки в метро? В
метро было много нищих, и это смущало мой покой. Мысль о них преследовала
меня каждое утро, когда меня водили на прогулку мимо булочной против
Бельфорского льва. Эта булочная с открытой витриной, выложенной свежими
хлебцами, бриошами и рогаликами, и поныне существует на углу улицы Дагерр.
Здесь всегда был народ - люди, которые умели зарабатывать себе на хлеб. А
чуть поодаль на складном стуле сидел нищий и, подражая флейте, носом
выводил какие-то невнятные гнусавые звуки, от которых мне становилось не
по себе. Однажды я видел, как ему бросили какую-то мелочь, он вошел в
булочную и купил маленький хлебец. Я тут же сделал подсчет. В ту пору
такой хлебец стоил два су. Шоколадка тоже. Стало быть, на худой конец,
если я стану нищим, главное - каждый день получать по две монетки в два
су, тогда я смогу прожить. А если мне иной раз перепадет три монетки, я,
может, даже скоплю деньги на старость. Этот подсчет избавил меня от
тревоги за будущее. Во всяком случае - отчасти.
- А теперь?
- Простите, не понял?
Вопрос застиг его врасплох. Я уточнила: "Теперь вы избавились от