"Джейн Веркор. Плот "Медузы"" - читать интересную книгу автора

своего Полишинеля. Полишинель был почти с меня ростом, и едва он повис на
веревке, как ваза с пальмой зашаталась. Бедняга Реми! Я как сейчас вижу:
расставив руки, он в отчаянии пытается удержать фарфоровую махину в три
раза больше его самого. И вот ваза с оглушительным грохотом рухнула на
пол, земля рассыпалась. Мы ревем, вопим от ужаса - я стоя на стуле, Реми
среди осколков вазы, - а мои перепуганные родители кричат из-за двери:
"Что? Что случилось" - не решаясь войти из страха, что мы погребены под
обломками упавшего шкафа.
- Представляю, как они обрадовались потом. Вас не наказали?
- В тот раз - не помню. Но если наказали, нахлобучку, как всегда,
получил я один.
- Почему "как всегда"?
- Потому что Реми следовал в жизни золотому правилу: "Никаких
неприятностей". При первом признаке тревоги он забивался под кресло или
под диван и оттуда наблюдал за развитием событий.
- А вы?..
- А я - я встречал их лицом к лицу. Мне было всего три года, а Реми
пять, и я был от горшка два вершка, но именно я шел навстречу опасности.
Видно, я от рождения был бунтарем. (Усмехается.)
- И подзатыльники доставались вам?
- Само собой, кто бы ни провинился. А я думал об одном: как отомстить
за несправедливость.
- Кому? Реми?
- О нет, взрослым. Но они были слишком большие, слишком сильные, чтобы
я мог расправиться с ними, поэтому я обращал свой гнев на принадлежавшие
им вещи: на мебель, на лампу. Мать часто описывала мне такую, например,
сцену: разъяренный карапуз вцепился в турецкий ковер, который лежит на
полу под громадным столом, и кричит, грозится: "Я созгу твой ковел!
Лазобью твою лампу!" Мать смеялась, а я неистовствовал от бессильной
ярости, обзывал ее гадиной, бросался к окну, звал: "Спасите, здесь обизают
лебенка", на улице поднимался шум... Очаровательное дитя, как видите.
- И чем кончались эти приступы ярости?
- Вполне заслуженной поркой. Причем в этом случае я принимал ее
безропотно и даже с некоторым, пожалуй, удовлетворением.
- Вот тебе раз! Почему?
- Потому что мне удавалось восстановить справедливость. Ведь эту-то
порку я действительно _заслужил_.
- По крайней мере так вам это представляется теперь...
- Вовсе нет. Родители не так уж далеки от истины, когда, выпоров
капризного мальчугана, приговаривают: "Теперь у тебя хотя бы будет причина
для слез". Он ведь для того и плакал, чтобы его наконец выдрали за дело.
Только таким способом в нем и может изгладиться обида за какое-нибудь
несправедливое наказание, которую он не вполне осознает, но горько
чувствует. На эти вещи у меня очень хорошая память. Да что там, мои первые
воспоминания такого рода восходят к еще более давним временам, к еще более
раннему возрасту.
- Когда вам не было и трех?
- Ровно полтора года. Я опрокинул какую-то кастрюлю, обжег руку,
истошно кричал - но ничего этого я не помню. Зато я вижу себя у открытого
буфета, няня протягивает мне пирожное. Я был сластена, а чтобы съесть