"Евгений Велтистов. Золотые весла времени, или "Уйди-уйди"" - читать интересную книгу автораего фамилию и поздравляет двоечника с "заслуженной пятеркой", не понимая,
почему взрывается весельем весь класс. Он подслеповато щурится у доски и снова что-то чертит, а по проходу осторожно следует новый кандидат в "отличники" все с той же тетрадью... А на другой день "отличник" будет "плавать" у доски, и Эф-Эс с огорчением поставит ему "пару". В следующий кабинет я не рискнул открыть дверь, ожидая быстрой реакции химика, и приник к замочной скважине. Но Николай Георгиевич настиг меня и здесь. Пронесся из учительской к классу на такой скорости, что синий халат раздулся парашютом. Он огрел меня по спине, громыхнул дверью: "Не мешай работать! " И сразу же за стеклом двери что-то яркое вспыхнуло - наверное, свершилась реакция в колбе, и раздался пронзительно-резкий голос химика, диктовавшего конспект урока. Все остальные голоса оборвались до самой переменки: ребята быстро и сосредоточенно строчили в тетрадях. - Диффузия, - объяснил я приятелям поступок химика, потирая нывшую спину. - Он у нас нервный. Зато к историку Ивану Павловичу я заглянул свободно и нахально. Но и здесь сидел не наш класс. В комнате творилось черт знает что, а маленький Павлыч в темных очках невозмутимо повествовал о какой-то эпохе. Можно было заниматься чем угодно, лишь бы он был у карты с указкой, а мы на своих местах. Зато когда однажды Павлыч вышел на минутку и мы рванули через окна по приставленным заранее лестницам, он, вернувшись, был сильно озабочен пустотой комнаты и впервые направился с жалобой к директору. Они вскоре оба явились в класс и увидели привычный набор серьезных физиономий. Директор покачал головой, просил продолжать урок, и снова вокруг историка вспыхнула веселая чехарда. дерзкой затеи, но не выдавали начальству. Выдать кого-либо без особой нужды считалось неприличным в неписаных правилах школы. Помню, я гонялся в пустом классе за приятелем Юркой. Обидчик успел выскочить в коридор, я притаился у двери с тяжеленным портфелем и, когда она отворилась, на радостях огрел приятеля по загривку. С изумлением и растерянностью обнаружил я, что на пол мягко опускается не Юрка, а молодая учительница - физичка. Она тоже глядела на меня с удивлением, соображая, что к чему. Быстро поднялась, прижала палец к губам, прошептала: "Только не говори никому..." И не вспоминала больше об этом казусе. Кира Витаминовна ее звали, виноват, Вениаминовна. А ведь нас была целая тысяча - тысяча диких, жизнерадостных, не объезженных жизнью жеребят. Я только теперь, в пустом и гулком зале, представил, как нелегко приходилось учителям управлять этим "непредсказуемым народом". Нас называли "товарищами", "разбойниками", "прохиндеями", "милостивыми государями", нас обильно одаривали, не смущаясь снижением процента успеваемости, двойками, единицами и даже нулями. Но в нас верили, как верят в будущее. Ведь каждый должен был унести в себе частицу учителя. И я прочитал вслух и объяснил ребятам пароль нашей 265-й школы: Ум на ноль - будет ноль. Ум на ум - будет ум. Ясно всем без всяких дум. Здорово! - вспыхнул Ветер. - Просто и мудро, как таблица умножения. Я не успел ответить. Услышал знакомый гортанный голос за спиной: |
|
|