"Евгений Велтистов. Золотые весла времени, или "Уйди-уйди"" - читать интересную книгу автора

его фамилию и поздравляет двоечника с "заслуженной пятеркой", не понимая,
почему взрывается весельем весь класс. Он подслеповато щурится у доски и
снова что-то чертит, а по проходу осторожно следует новый кандидат в
"отличники" все с той же тетрадью... А на другой день "отличник" будет
"плавать" у доски, и Эф-Эс с огорчением поставит ему "пару".
В следующий кабинет я не рискнул открыть дверь, ожидая быстрой реакции
химика, и приник к замочной скважине. Но Николай Георгиевич настиг меня и
здесь. Пронесся из учительской к классу на такой скорости, что синий халат
раздулся парашютом. Он огрел меня по спине, громыхнул дверью: "Не мешай
работать! " И сразу же за стеклом двери что-то яркое вспыхнуло - наверное,
свершилась реакция в колбе, и раздался пронзительно-резкий голос химика,
диктовавшего конспект урока. Все остальные голоса оборвались до самой
переменки: ребята быстро и сосредоточенно строчили в тетрадях.
- Диффузия, - объяснил я приятелям поступок химика, потирая нывшую
спину. - Он у нас нервный.
Зато к историку Ивану Павловичу я заглянул свободно и нахально. Но и
здесь сидел не наш класс. В комнате творилось черт знает что, а маленький
Павлыч в темных очках невозмутимо повествовал о какой-то эпохе. Можно было
заниматься чем угодно, лишь бы он был у карты с указкой, а мы на своих
местах. Зато когда однажды Павлыч вышел на минутку и мы рванули через окна
по приставленным заранее лестницам, он, вернувшись, был сильно озабочен
пустотой комнаты и впервые направился с жалобой к директору. Они вскоре оба
явились в класс и увидели привычный набор серьезных физиономий. Директор
покачал головой, просил продолжать урок, и снова вокруг историка вспыхнула
веселая чехарда.
Учителя, конечно, все знали о нас, знали даже подстрекателей каждой
дерзкой затеи, но не выдавали начальству. Выдать кого-либо без особой нужды
считалось неприличным в неписаных правилах школы. Помню, я гонялся в пустом
классе за приятелем Юркой. Обидчик успел выскочить в коридор, я притаился у
двери с тяжеленным портфелем и, когда она отворилась, на радостях огрел
приятеля по загривку. С изумлением и растерянностью обнаружил я, что на пол
мягко опускается не Юрка, а молодая учительница - физичка. Она тоже глядела
на меня с удивлением, соображая, что к чему. Быстро поднялась, прижала палец
к губам, прошептала: "Только не говори никому..." И не вспоминала больше об
этом казусе. Кира Витаминовна ее звали, виноват, Вениаминовна.
А ведь нас была целая тысяча - тысяча диких, жизнерадостных, не
объезженных жизнью жеребят. Я только теперь, в пустом и гулком зале,
представил, как нелегко приходилось учителям управлять этим "непредсказуемым
народом". Нас называли "товарищами", "разбойниками", "прохиндеями",
"милостивыми государями", нас обильно одаривали, не смущаясь снижением
процента успеваемости, двойками, единицами и даже нулями. Но в нас верили,
как верят в будущее. Ведь каждый должен был унести в себе частицу учителя.
И я прочитал вслух и объяснил ребятам пароль нашей 265-й школы:

Ум на ноль - будет ноль.
Ум на ум - будет ум.
Ясно всем без всяких дум.

Здорово! - вспыхнул Ветер. - Просто и мудро, как таблица умножения.
Я не успел ответить. Услышал знакомый гортанный голос за спиной: