"Евгений Серафимович Велтистов. Ноктюрн пустоты" - читать интересную книгу автора

Глава третья

За двадцать с лишним лет, пока я работал специальным корреспондентом
"Телекатастрофы", многое произошло в моей жизни.
Я имел все, что предсказала в тот вечер фрау Бак: самый высокий среди
журналистов гонорар, семью, свору приятелей, верного друга. И все
постепенно терял. Все, кроме единственного: самого себя. Не ухмыляйтесь,
это немало значит в наше время. Ведь я - Джон Бари!
Этажи жилищ моих Баков неудержимо росли вверх. Сначала им показалось
тесновато в кирпичном доме рядом со мной (родились сын и дочь). Потом -
душновато в современной вилле в долине Рейна... Позже - неуютно в
комфортабельно оборудованном рыцарском замке... И наконец... я забыл все
разнообразные причины неожиданных переездов Баков.
Наверное, они и сейчас обитают в великолепном поднебесье...
Я тоже сменил немало квартир после смерти отца, но предпочитал
углубляться не вверх, а вниз: этаж-полтора над землей, залы для спокойного
созерцания жизни под нагретым, замусоренным, истоптанным асфальтом -
лучшая, по-моему, конструкция для жителя нашего времени. Особенно если он
хочет сохранить редкого друга.
Мой друг - слон У-у.
Стоит только его позвать - "У-у", как из оранжереи раздается
радостный отзыв, похожий на звук детской дудки, и из банановых зарослей
вырывается мой друг. Он бежит со всех ног, как настоящий слон, прижав уши
и подобрав хобот. Словно в атаку. Я даже немножко его побаиваюсь - малютку
слона, слона-карлика, выведенного для домашних прихотей богачей.
У-у когда-то стоил мне дороже, чем гонорар за минуту рекламы
сегодняшних "Телекатастроф". В моих глазах он ничего не стоит, он
бесценен, как бывает бесценен друг.
Он подбежал к креслу, резво топоча по плитам, и замер. Подошел
неслышно, приветливо, продул мои волосы теплым воздухом и тотчас стал
искать в карманах сладкое.
Он едва доходил до моих коленей. А хоботок был похож на микропылесос.
Но, черт побери, это был слон, настоящий африканский слон с большими, как
лопухи, ушами, прекрасным обонянием, реактивной сообразительностью -
словом, мой У-у.
- Я уезжаю, - сказал я другу. - Принеси, пожалуйста, орешки.
У-у принес тарелку с солеными орешками и в вознаграждение взял со
стола жвачку, задумчиво отправил в рот целую коробку, не позаботившись
снять обертки, меланхолично стал жевать.
- Я уезжаю, - повторил я. - Не скучай, дружище.
Он подогнул одну ногу, другую, лег со вздохом на бок, и я пощекотал
друга сначала за ухом, а потом по животу, как принято веселить собаку или
ребенка. Слоненок задребезжал своим хоботом-пылесосом.
Я оставил его на попечение трех служителей в опустевшем доме.
В Канаде, куда я летел, на Крайнем Севере, должно было произойти
крупнейшее за последнее столетие пробуждение потухшего вулкана. Проще
говоря, извержение, о котором знал один я.
В Монреале выдалось несколько свободных часов, и я пошел на хоккей,
чтобы обдумать будущий репортаж. В толпе орущих людей, где выделяются лишь
сосредоточенные глаза и открытые рты, я чувствовал себя, как всегда,