"Евгений Велтистов. Глоток Солнца" - читать интересную книгу автора

лужаек, из-под деревьев, где прятались пугливые тени. Я шел своей дорогой
и будто плыл в море звуков. Как вдруг остановился...
Что это? Или мне показалось? Как будто кто-то очень тихо играл
"Волшебную тарелочку Галактики"...
Прислушался. Это была моя песня. Я бросился бежать. Впереди увидел
красный автомобиль, на котором дул в трубы целый оркестр.
Оставалось пересечь только площадь.
Я непременно догнал бы оркестр. Но помешали танцоры, появившиеся
неизвестно откуда и запрудившие площадь. Кажется, это были диковинные
звери и птицы: снег цапель, золото львов, радуги павлинов, солнечные пятна
леопардов - все драгоценности земли, вод, неба окружили меня. А я спешил,
сердился на танцоров, пробираясь к своей цели, к своей Галактике,
улетавшей на красной машине.
Чья-то рука легла мне на плечо. Блеснули удивленные глаза:
- Ты не танцуешь, охотник?
Что мог я ответить этой беззаботной лани?
- Нет. Я пою.
- Ну пой! - сказала она и тут же исчезла.
А за площадью была пустынная улица. Там не было автомобиля, за которым
я гнался. Лишь стояли у белых колонн скрипачи в парадных фраках и все
вместе ритмично покачивались, объединенные одним движением смычка. Этот
грустный смычок сопровождал меня еще долго, хоть я и ускорил шаг. Я не
нашел красной машины с оркестром, игравшим песню Карички, и решил искать
Каричку под сводами зданий, где слово, сказанное шепотом, ранит в самое
сердце.
Я поднимался по ступеням театров, осторожно входил в пустые, залитые
ярким светом залы, где шли репетиции, пробирался за кулисы. Я спрашивал о
Каричке, заранее слыша ответ, и потом уходил. Мне казалось, что на моих
ногах не тапочки, а тяжелые башмаки: я мог одним неуклюжим движением
нарушить, остановить прекрасное. Но Каричка, Каричка... Я искал все новые
и новые театры...
Красный автомобиль стоял, ни от кого не прячась, у фонтана. Музыканты
исчезли, на сиденьях остались умолкшие трубы. Я был уверен, что музыканты,
чьи трубы еще не остыли, где-то здесь, рядом с Каричкой. И я побрел к
большим деревьям, над которыми скрещивали свои лучи прожекторы.
Она стояла там, высоко над землей - так высоко, что я задрал голову, и
говорила. Я даже испугался: на чем она стоит? Но все спокойно смотрели
вверх и молчали. Она стояла, как мне показалось, ни на чем, просто в
воздухе, или, быть может, на одном из тех невидимых кирпичей, из которых
складывается плотная стена ночи, и говорила. Свет выхватывал, выделял на
бархате звездного неба ее тонкую фигуру в темном костюме, смертельно
бледное лицо, молнию кинжала у пояса. И падали с вышины слова, которые она
говорила себе.

...Умереть. Забыться, -
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук...

Я замер. Боль пронзила меня. Она пришла из веков, эта вечная боль.
Ранила быстро и глубоко.