"Михаил Веллер. "Час ноль": глава, примкнувшая к роману" - читать интересную книгу автора

- А?
- На! Адвокат... Ведь с чего все началось? Ревизия обнаружила, что
корабельная казна пуста! Кто за нее отвечает? Командир лично ведает. Что
заявляет командир на следствии? Какой-то дикий детский лепет: он катался по
городу на велосипеде, а кассу держал при себе - для сохранности: в
портфеле, на руль повесил, ты понял, и как-то случайно потерял. Уронил!
Шизофрения!.. Обман зрения, провалы в памяти!.. Начинают выяснять, когда там
были деньги в последний раз: выясняется, что перед его последней поездкой к
любовнице в Киев. Прелесть!
- Роман в письмах... - хмыкнул Ольховский.
- Да-да: дорогие сердцу письма, священные реликвии любви, лежали в том
же ценнейшем портфеле, и поскольку он ни за что не расстался бы с ними, это
выдвигается как аргумент в защиту того, что портфель потерялся случайно!
Неслыханно, невозможно. Не было такого случая, чтобы офицер флота украл
на корабле...
- Святые времена.
- ...денежный ящик опечатывается командирской печатью.
Флотская ревизия передает дело по команде. Командующий дело закрывает
своей властью и передает в суд офицерской чести. Собирается суд офицерской
чести и выслушивает нелепицы и клятвы Шмидта. И постановляет: минимум, что
можно сделать - не для спасения чести, по чести надо застрелиться, но хоть
для какого-то поддержания приличий, - это Шмидту самому подать рапорт об
увольнении с флота.
Рапорт подписан, и Шмидт поселяется пока на своей береговой квартире.
(Заметь - и денег на приличное чину жилье офицеру хватало!)
А в проигравшей тем временем войну стране социалистам не терпится
делать скорей революцию. Ломать - не строить. Сытые и хлопающие к обеду
чарку матросы "Очакова", разболтавшиеся под командой либерального Шмидта,
столь занятого своими любовными и денежными делами, устраивают себе в
качестве ночного клуба судовой комитет. Сами, значить, эта, править будем!
Пролетарий-матрос важнее дармоеда-офицера! Вот тока беда - править ни хрена
не получацца. А кого б нам, робяты, позвать? А позовем-ка мы нашего Петьку,
Петра Петровича то есть, - он человек добрый, понимающий и на фоне офицерья
в доску свой. Классово, конечно, чужд, но пока как раз пригодится.
Слушали-постановили, вынесли резолюцию... у-у, суки, откуда еще все пошло:
начинаем восстание, все к нам присоединяются, и выйдет отличная новая жизнь.
Направляют депутацию к Шмидту. Рисуют ему картину. Что же он -
хватается за пистолет? Усовещивает присягой? Объясняет глупость? Наш
образцовый офицер - присоединяется! Надевает мундир, возвращается на
корабль, самочинно вступает в командование.
Спускается в катер и велит держать к ближайшему на рейде броненосцу -
объяснять офицерам преимущества революции и новой жизни: присоединяйтесь,
господа!
В катер его скинули с борта с вырванными погонами. Здесь есть нюанс: на
увольнение с флота повышали в чине - по традиции и для увеличения пенсии.
Добрые, понимаешь, были. Так революционнолюбивый Шмидт не постыдился надеть
мундир с погонами капитана второго ранга!
Нет, ты оцени: ему не подают руки, над ним сжалились из презрения -
так он надевает погоны, на которые морального права не имеет, возвращается
на корабль, который обокрал, и приглашает офицеров других кораблей вместе с