"Ирина Николаевна Васюченко. Иcкусство однобокого плача" - читать интересную книгу автора

а как полководец, проигравший сражение". Да не сражение. Полководцу не
пристало хныкать из-за таких частностей. Я проиграла все.
- Ну расскажи, что у тебя нового? Я по тебе дико скучаю, неужели так
трудно понять? Где твое великодушие? Ты же у нас рыцарь без страха и упрека,
ты должна быть великодушной.
- Сама у себя я не рыцарь, а начинающий собаковод. Послезавтра еду за
боксеренком.
- А, заводишь собаку? Это что, вроде замены? Как ты легко соглашаешься,
что меня нет и не будет! А я тогда, в сентябре, когда летели из Сухуми,
знаешь, загадал: "Если мы никогда больше не сойдемся, пусть самолет
разобьется к такой-то матери!" Ну, Гегенюбер, башмаков же еще не износил! Не
покупай своего дурацкого боксера, можешь считать меня суеверным, но мне
кажется, если ты этого сейчас не сделаешь, кто знает...
- До свиданья.
Прощай, ты, ничтожество. Тебя нет, потому что тебя и не было. Нашу
великую любовь мне даже похоронить не с кем. И вспомнить ее, кроме меня,
будет некому. Ты умеешь только играть. Не вполне понимая, во что. А хорошо
умеешь, на этом я и погорела. Но твои таланты тебе изменили: сейчас ты
играешь не только жестоко, но и бездарно. От этого, если хочешь знать, еще
во сто раз больнее... нет, надо встать, не то доблестный рыцарь, он же
незадачливый военачальник задохнется в собственных соплях. Нос уже вконец
запух и воздуха не пропускает. Глотка тоже полупридушена. Стоя продышаться
легче. Это уже опыт: сколько их было, таких ночей, разве что без щенячьего
аккомпанемента! Днем еще туда-сюда, а стоит лечь и потушить свет, и картины
прошлого, яркие, как сны в детстве, и болезненные, как аборт без анестезии,
наплывают сумбурной неотвязной чередой.
...Поток лихорадочных слов, от внезапности непонятных. Отчаянно
расширенные зрачки полузнакомого парня, которого про себя определяла,
задорно насторожившись, как "опасного противника". Безоговорочная
капитуляция до объявления войны:
- Ты мой последний шанс...
- Подожди, перестань, ты что, ты же меня совсем не знаешь...
Взрыв смеха за ближними кустами. Будто зрительный зал потешается над
нашей комедией. Но нет, никто нас не слышит. Это Римма с Натулей под
руководством Катышева шашлыки готовят, а он на вольном воздухе развлекает их
политическими анекдотами.
Я уже сижу на влажной после дождя траве. Этот сумасшедший еще и на
колени вздумал броситься, нельзя же... Положим, и мне бы не след так с
перепугу плюхаться в болото, вот, извольте, джинсы на заду промокли...
Ничего-ничего! Сейчас ты попробуешь дать волю рукам, весь этот фейерверк
объяснится простейшим образом, тут уж я тебе покажу "последний шанс"! А он,
похоже, и не помнит, что у него есть руки - вдруг замер и онемел, точно
перед богиней. И я в смятении отвожу глаза, разжимаю ладонь, на ней
крошечный масленок, раздавленный. Ну да, я ж наклонилась сорвать гриб, тут
он и заговорил, надо же, как стиснула... забыла...
И понеслось. Преображенные недели. Месяцы. Годы. Нежная, смешная
легкость всего, что было трудно. Все лучшее, что есть в дружбе и страсти.
Можно пройти над жизнью, как по радуге, - только и надо, что не разнимать
рук...
Наши лесные костры, бесконечные разговоры, пьянящее любование собой и