"Владимир Васильев(Ташкент). Микрошечка" - читать интересную книгу автора

навязать церковные функционеры и которого мы способны воспринять. Бог -
негуманоид, ибо Бог. И поэтому не может быть воспринят человеческим разумом
и чувствами. Впрочем, и Богу никогда не понять человека. У нас с ним
слишком разные критерии и параметры бытия. Просто нам эмоционально
необходимо олицетворить и гуманизировать безликую и бесчеловечную вечность,
чтобы не сойти с ума от вселенского одиночества - и мы порождаем Бога.
Говорят, что перед смертью человек становится ближе к Богу. Я -
наоборот. Слишком непозволительная роскошь - лгать себе в последние
мгновения жизни.
Сегодня мне приснился кошмар: на планете разразилась эпидемия
уменьшения. Люди заражались друг от друга и на глазах уменьшались, исчезали
поодиночке, семьями, городами, народами. Я вдруг увидела маму, которая изо
всех сил бежала ко мне и уменьшалась, шаги ее становились все меньше, и она
фактически не сдвигалась с места. Я бросилась к ней, но она исчезла.
Вселенский холод коснулся моей души, и я проснулась.
Тогда-то я и поняла окончательно, что Бога нет, а есть лишь этот
холод, который мы тщетно пытаемся согреть своими гаснущими искорками.
Если существует "жизнь после смерти", то почему же мы подсознательно
боимся ее? Не из-за детских же сказок об аде! Одно из двух: либо у нас как
у интеллектуально-духовных сущностей в перспективе нет ничего, кроме
небытия, либо в той гипотетической "послежизни" нет места тому, голосом
чего являются подсознание, то есть телесности, которая не желает исчезать.
Как бы там ни было, а кошмар напомнил мне, что переживают остающиеся,
самые близкие, которые присутствуют при исчезновении. Не из-за этой ли
эмоциональной непосильности дети стараются в такой момент оказаться
где-нибудь подальше? Как я, в свое время... Или как мой сын теперь. Можно
делать вид, что ничего не замечаешь, что занят важными делами, но в глубине
души всегда будешь знать, что притворяешься, ибо опасаешься за свою
психику.
Мой Гулливер терпеливо и ласково утешал меня, когда, проснувшись от
кошмара, я билась в истерике и бормотала: "мама...мама".
А я лишь сейчас поняла, каково ему. Только его кошмар растянулся
где-то на полгода...
Громадный, добрый, теплый, нежный, сильный - он заслонил меня от мира,
прикосновения которого к моей душе сейчас были бы слишком болезненными.
Чем меньше становилась я, тем нежнее был он.
Я вспомнила, что и в детстве обожала забираться в постель к родителям
и блаженствовать в тепле и силе их тел.
Неужели я впадаю в детство?!
Да нет, я все еще вижу в нем мужчину. Надо заметить, что секс у нас
становился все более изощренным и изобретательным - очень уж существенна
разница в наших габаритах. Но мы не можем, а скорее всего, не хотим
отказываться от него. Может быть, потому что это было бы первым серьезным
нашим поражением в борьбе с неумолимым роком, стремящимся разлучить нас.
Пусть мы обречены, но из того времени, что отпущено нам, не отдадим ни
мгновенья! Вероятно, мы выглядим утопающими, хватающимися за соломинку, но
хотела бы я посмотреть на того, кто, утопая, не стал бы за нее хвататься.
Конечно, и тот компьютеризированный, высокотехнологичный Эдем, который
мой Бог соорудил для меня в тайнике за своим кабинетом - та же "соломинка",
но могу ли я лишить его этой иллюзорной психической поддержки? Особенно,