"Аркадий Николаевич Васильев. В час дня, ваше превосходительство " - читать интересную книгу автора

тяжелым спрессованным воздухом, парашами, клопами, баландой; были зимние
этапы - прошел не одну сотню верст и на всю жизнь запомнил, как в тюремном
дворе выкликали:
- Семенов?
- Есть!
- Творогов? [115]
- Разрешите доложить, ваше благородие?
Творогов ночью преставился.
- Хорошо. Тачкин, вычеркни.
- Есть!
Была одна из самых главных тюрем Российской империи - Александровский
централ,
Были месяцы без единого письма из дому - наказание за строптивый нрав,
были голодовки, неудавшиеся побеги, отсидка в карцере, но никогда Михаил
Иванович не падал духом.
Случались страшные дни, куда страшнее, чем этап или карцер, когда
узнавал о гибели товарищей - повешенных, расстрелянных, умерших в тюрьмах от
чахотки, не выдержавших и наложивших на себя руки.
Случались дни, когда кипел от гнева и презрения, узнавая об изменах
бывших друзей: Константин Захаров стал городовым, Дмитрий Ухов сразу из
тюрьмы пошел в монахи.
Был незабываемый путь домой из далекой Сибири в марте 1917 года. На
паровозе алое полотнище: "Привет политическим заключенным!" На вагонах
красные флаги. А какие люди в вагонах: худые, плохо одетые - смесь
арестантского со штатским и солдатским, - но все веселые, будто хмельные,
перебираются из вагона в вагон, разыскивают земляков. Объятия, поцелуи.
Слезы на глазах - ничего не поделаешь, поистрепали в тюрьмах нервы.
Споры из тюремных камер перенеслись на митинги, собрания, длившиеся
сутками.
Боже ты мой, что творилось даже в маленькой, по сравнению с другими
промышленными городами, Шуе! Кто во что горазд! Прикатил на родину поэт
Константин Бальмонт. Охрип от каждодневных речей на митингах, все больше за
войну до победного конца. В конце недели замолчал - начисто лишился голоса,
только шипел, держась руками за горло.
А что же дальше? Что?
Большевиков в Шуе немного, не все еще вернулись, но даже и среди
немногих - разброд.
И вдруг в "Правде" от седьмого апреля на третьей колонке статья Ленина
"О задачах пролетариата в данной революции". [116] Какое это было счастье -
проверить, правильно ли ты, Михаил Мартынов, думаешь: "Что же дальше?"
Какая радость понять, что ты по-прежнему единомышленник Ленина!
Вспомнил, как в Александровском централе умиравший от чахотки питерский
литейщик Иван Максимов за несколько дней до смерти тихо, спокойно ответил
эсеру Черноухову:
- У каждого свое, Филипп! У вас Евно Азеф, у нас Ленин.
- Заведет вас ваш Ленин!
- Меня, к сожалению, скоро увезут в другое место, и я не смогу
доказать. Ничего, Филипп, другие доживут и докажут, кто в конце концов будет
прав.
Опять весна. Хлопот, забот до чертиков - это у Михаила Мартынова, члена