"Аркадий Николаевич Васильев. В час дня, ваше превосходительство " - читать интересную книгу автора

спустился Виктор Иванович и, также передав ключ, сообщил:
- Буду в три...
На Шрейдера, который задержался около трюмо, поправляя редкие рыжеватые
волосы, товарищ Степанов не обратил никакого внимания.
Едва за Степановым захлопнулась дверь, Шрейдер быстро вышел.
Петр Михайлович Шрейдер был действительно Петром Михайловичем, только
не Шрейдером, как значилось в документах, а Казарновским, капитаном второго
ранга.
Настоящее имя Виктора Ивановича было Борис Викторович, а фамилия -
Савинков.
Савинкову шел сороковой год. Сын судьи из Варшавы, отчисленный в свое
время из Санкт-Петербургского университета за политическую
неблагонадежность, вел на редкость бурный образ жизни. Вступив в партию
социалистов-революционеров, он вскоре стал одним из руководителей "боевой
организации".
Пятнадцатого июля 1904 года Егор Сазонов по плану, разработанному
Савинковым, вместе с главарем боевиков Евно Азефом на Измайловском проспекте
Петербурга убил министра внутренних дел и шефа жандармов Плеве. Через
полгода, четвертого февраля 1905 года, Иван Каляев в Кремле, возле здания
Судебных установлений, метнул бомбу в генерал-губернатора Москвы, великого
князя Сергея Александровича, дядю Николая П. За две минуты до этого Борис
Савинков поцеловал Ивана Каляева, перекрестил и сказал:
- Иди, Иван! Россия тебя не забудет!..
Савинков участвовал в покушении на генерал-губернатора Москвы адмирала
Дубасова, пытался убить Николая II: с невероятным трудом, с риском для
жизни, с помощью фанатично преданных ему матросов он заложил бомбу на яхту
царя, но бомба не взорвалась. Тогда Савинков думал, что это какая-то роковая
[91] случайность, что бомба не сработала. Он еще не знал, что руководитель
боевиков Евно Азеф служит в охранном отделении.
Нелегальное существование, конспирация, тюремные камеры, многолетняя, с
1911 года, эмиграция - все это было знакомо Борису Савинкову не понаслышке.
Очень смелый, не раз смотревший смерти в лицо, Борис Савинков, хотя он
это и скрывал от своих товарищей, был непомерно честолюбив. Он жаждал
власти.
Савинков, несомненно, знал, что после казни Ивана Каляева во многих
церквах по просьбам прихожан попы служили молебны по новопреставленному рабу
божьему Ивану. Фамилии при заказе молебна сообщать было необязательно.
Случалось, в некоторых семьях новорожденных называли Егорами - в честь
Сазонова. Это была дань восхищения смелостью, жертвенностью террористов.
Савинков предполагал: если погибнет на плахе или на эшафоте он, Борис
Викторович, то вся Россия, как один человек, поднимется в яростном, кипящем
бунте и сметет. Что сметет, было неясно - сметет, и все!
Ему представлялось, что все русские люди ждут не дождутся, когда к
власти придут эсеры, и он, Савинков, будет одним из первых, если не самый
первый. Под русскими людьми он подразумевал всех, кто живет на огромной
площади от русско-германской границы до берегов Тихого океана, - крестьян,
фабрикантов, студентов, адвокатов, гимназистов, помещиков, учителей,
рабочих.
Рабочие у него всегда были на последнем месте. Больше всех Савинков,
как ему казалось, любил крестьян. Мужика он, по собственному признанию,