"Аркадий Николаевич Васильев. В час дня, ваше превосходительство " - читать интересную книгу автора

Кунаеву, на ситцепечатную фабрику.
- Для начала не так плохо.
- Возможно. Только первая фигура у Кунаева колорист, [69] химик, а
механик вроде подмастерья, больше того: главный банщик - подавай пар, и все.
Колористу в год тридцать тысяч, от дома до фабрики - триста шагов, а лошадей
подают. А механику в год - тысяча двести и - пешком...
- И вы обиделись?
- Ни капельки. Обижаются только глупые, умные ищут выход. Я уехал в
Америку. Вы слушаете меня, Александр Александрович?
- Слушаю, слушаю.
- А что ожидает вас здесь? Сожжете книги по искусству, будете кипятить
воду для этого морковного напитка на томах Достоевского. Потом эта вздорная
баба, ваш комендант, уговорит вас поменять квартиру на ее нору. В один
прекрасный день вас ограбят, убьют, а в лучшем случае посадят в подвал ВЧК.
Профессор, закрывая плотнее дверцу буржуйки, лукаво улыбнулся:
- В Чека я уже был. Только что оттуда. Со мной сначала беседовал очень
милый и стеснительный молодой человек. Потом - Дзержинский. Видимо, и в
вашей Америке знают фамилию председателя ВЧК?
- Вы все шутите!
- Шутить - это признак здоровья, господин Кияткин. К сожалению, я не
знал, что застану вас у себя, и не попросил Феликса Эдмундовича письменно
засвидетельствовать, что был у него и что мы очень сердечно поговорили.
- Но о чем можно говорить с этим чудовищным человеком? И если вы
действительно там были, то как сумели выбраться оттуда?
- Говорили о многом. Между прочим, ничего чудовищного в товарище
Дзержинском я не обнаружил. Напротив, очень приятный, интеллигентный, умный
человек, понимающий все с полуслова. Кстати, любит Чехова. А выбрался я из
Чека очень просто: на автомобиле Феликса Эдмундовича. Завтра мы опять
встретимся.
- И вы пойдете?
- Он сам приедет ко мне.
- К вам? Дзержинский?
- Не понимаю, чему вы удивляетесь?
- Я не понимаю вас, профессор. Мы ведем с вами [70] деловые
разговоры... Простите за резкость, я трачу на вас время, а вы...
- Но, господин Кияткин, наши, как выразились вы, деловые разговоры
слишком односторонни: разговариваете, точнее, уговариваете, вы. Я только
слушаю и отвечаю, как вы изволили верно заметить, шуткой.
- Так нельзя, профессор, - сменил тон Кияткин. - Какая разница, где вы
разрабатываете новый, более усовершенствованный способ перегонки нефти - в
России, в Австралии? Не все ли равно? Рано или поздно все становится
достоянием мировой техники. Но в Штатах вы это сделаете скорее, чем в
разоренной стране. Мной руководят чисто деловые, технические соображения.
Политика - это не моя область. Политикой пусть занимаются Вильсон, Клемансо,
Ленин...
- У меня был сын, господин Кияткин. Единственный сын - Сережа. Он погиб
в тысяча девятьсот шестнадцатом году... Он был студентом того же самого
Императорского высшего технического училища, где учились и вы. Подавал
большие надежды, из него, возможно, получился бы хороший инженер. Но он
пошел добровольно в армию, стал летчиком. Его сбила немецкая пушка, так мне