"Аркадий Николаевич Васильев. В час дня, ваше превосходительство " - читать интересную книгу автора

- Часы золотые, известной фирмы "Лонжин", с тремя крышками, сорт
"Прима", ход анкерный, на девяти рубиновых камнях, приобретены
самостоятельно, память мне пока не изменяет, в тысяча девятьсот восьмом
году, в магазине Пророкова на Ильинке. Нынче в этом помещении карточное
бюро, выдают трудовому народу карточки на муку, сахар, керосин и на спички.
Мне, как нетрудовому элементу, карточек не положено. К часам отдельно -
занесите в протокольчик - цепь, тоже золотая, с тремя брелоками. Записали?
Очень приятно. На одном брелоке, видите, изображен петушок. Глазок у него
бриллиантовый, в карат. На другом брелоке, обратите внимание, подковка. Одни
считают суеверием, а некоторые любят подковку, говорят на счастье, но, если
здраво рассудить, в теперешнем моем положении счастьем и не пахнет.
Пока Андрей доставал из стола чистую бумагу, Артемьев сначала погладил,
потом понянчил на ладони тяжелый золотой портсигар.
- Тоже наследственный? - спросил Андрей и подумал: "Где я видел этого
Артемьева?"
- Поскольку интересуетесь, отвечу. Благоприобретенное... Чистого золота
в нем пятьдесят шестой пробы шестьдесят пять золотников. Для повседневного
ношения не пригоден, тяжеловат, предмет подарочный... Откройте, внутри
написано: "Глубокоуважаемому Александру Александровичу Пухову в день
пятидесятилетия от благодарных сослуживцев по правлению
Московско-Курско-Нижегородской железной дороги". Удостоверились? Приобретена
эта вещица у самого профессора Пухова. Если не слышали, могу рассказать о
нем поподробнее. Барин солидный, деликатный, проживает в [20] Леонтьевском
переулке, в доме Пегова, внизу в этом доме помещалось когда-то английское
общество освещения Москвы текучим газом. Сейчас оно, понятно, закрылось -
поскольку ни общества, ни газа. Уплатил я за эту, извиняюсь, гирю два
пудовика крупчатки, настоящей, башкировской, первой голубой, и два фунта с
половиной сахара: два фунта рафинада и полфунта песку в довесок по
настойчивой просьбе Александра Александровича, поскольку в то время супруга
его тяжело болела и нуждалась именно в сахарном песке, а профессор, как я
догадался, жену в свое время баловал, и она к ограничениям не привыкшая...
- Здорово вы профессора ободрали!
- Ой, какое непонимание! Ободрали! Слово-то какое! Я ему, по теперешним
временам, жизнь подарил. Крупчатка! Где вы ее нынче сыщете? Торговля не
неволя - наше дело предлагать, покупателя - брезговать... А возьмите сахар!
Это до войны все, кому не лень, внакладку чаем баловались, а теперь
Ре-Се-Фе-Се-Ре - русский сахар фунт сто рублей... - Артемьев состроил что-то
вроде улыбки и добавил: - Рассказывают такую анекдотину... Господи ты боже
мой, кто их только выдумывает!
- Декрет о запрещении скупать золото читали? - спросил Андрей.
- Так точно.
- Декрет, запрещающий спекуляцию продовольственными товарами, знаете?
- В подробностях не знаком. - В маленьких глазках Артемьева мелькнула
короткая насмешка. - Много их развелось, декретов. Что ни день - новые.
Разве за всеми уследишь? Газет мне, как нетрудовому элементу, не положено, а
на улице со стенок читать холодно... Я, если вам угодно, приму любую вину,
какую вы на меня взвалите...
Андрей с любопытством посмотрел на Артемьева.
- Что это вы такой, во всем согласный? Любую вину...
- Это, гражданин следователь, от полной безысходности и горького моего