"Иван Василенко. В неосвещенной школе" - читать интересную книгу автора

совсем мохом обрасту. Посмотрите в окно, на дворе уже темнеет. Куда вам на
ночь в такую слякоть. Заночуете у меня, а утречком с попутной подводой и
отправитесь.
Я согласился, хотя, правду сказать, не предвидел особого удовольствия
провести ночь с человеком, всем обликом напоминавшим домового.
- Ну вот и отлично, вот и отлично!.. - обрадовался - Мы еще чайку
попьем с бубличками. По такому случаю не грех и баночку вишневого варенья
открыть. Чаевничали мы до полуночи. Я все пытался выведать старого учителя,
каким способом добиться в моей школе нужной дисциплины, как лучше обучать
ребят письму и чтению. Он хотя и объяснял, но как-то вяло, сбивчиво,
неубедительно и, наконец, сказал:
- Голубчик, вам про это лучше Семена Ивановича расспросить. Он начал
учительствовать, когда уже повсеместно введен был звуковой метод, а я ведь
десятки лет трубил по буквослагательному способу: аз, буки, веди, глаголь...
Выучат ребята названия всех букв в алфавитном порядке - и только после этого
начинают складывать буквы в слова. Трудно было учить и учиться, ох, трудно!
Ну как мог ученик догадаться, что, скажем, в слове "отец" присутствуют
буквы: "он", "твердо", "есть", "цы", "ер"? Это при письме. А при чтении как
догадаться, что "он", "твердо", "есть", "цы", "ер" составляют слово "отец"?
Потеряв надежду что-нибудь позаимствовать, я предоставил хозяину
говорить о чем угодно, и он с жаром заговорил о своей загубленной жизни:
- Господи, ведь и мне когда-то было семнадцать лет, и я, как, наверно,
вы теперь, мечтал обойти весь земной шар, а что получилось? Мне уже в могилу
пора, а я дальше нашего уездного города нигде не бывал.
- Но почему же? - удивился я.
- Почему? Сказал бы вам, но и сам не разберусь. То ли скупость меня
заела, то ли эта проклятая пенсия. Нас у отца было трое сыновей и две
дочери. Отец из кожи лез, чтобы дать нам хоть какое-нибудь образование.
Сам-то он был участковым фельдшером, жил в волостном селе. Старшего брата
удалось в духовное училище определить, и он до своей недавной смерти
диаконом служил в церкви Трех святителей, а я кое-как выдержал экстерном
экзамен на учителя школы грамоты и поехал в самую глухую деревушку уезда,
чтоб обучать ребят вот этим самым азам да букам. Жалованье крохотное, еле
хватало на квас с хлебом, кругом невежество, суеверие, а нищета такая, что
почти каждый год солома с крыш на корм скоту шла. Тосковал я там страшно. А
между тем, живя у отца, я и в журнальчике "Вокруг света", и в разных
книжечках читал про большие города, в которых ночью светло, как днем, про
реки с роскошными пароходами в три, а то и больше этажей, про всякие там
музеи, театры, монументы...
Уже тогда я мечтал: вот сошью себе котомку, возьму в руки палку и пойду
бродить по земле, чтоб увидеть все собственными глазами, пощупать своими
руками, чтоб и в Киево-Печерскую лавру спуститься, и на колокольню Иоанна
Великого подняться, и по Невскому пройтись, и - мечтать так уж мечтать - с
верхушки самой Эйфелевйй башни на мир поглядеть. Можете представить, как
возгорелись мои мечты, когда я оказался в этой гнилой деревушке. И стал я
урывать у себя самое необходимое, без чего даже простому крестьянину жизнь
не в жизнь, чтобы только скопить деньжат и вырваться в живой мир. Мало-
урывать у себя, у других даже стал рвать, на подлость пошел. То закуплю в
городе по дешевке тетрадок третьего сорта и продаю их своим ученикам с
надбавкой по полкопейки, то перед рождественскими или пасхальными каникулами